Шепот Земли и молчание Неба. Этнографические этюды о традиционных народных верованиях

Итс Рудольф Фердинандович

Вишта еще раз крикнул: «Митра, помоги мне!» — и, резко вдохнув воздух в себя, наклонив голову, бросился в проход. Огонь хватал его, кожу ожгло болью, но он, разрезая телом огневые потоки, вылетел из объятий бога Митры обожженным, но живым.

— Он невиновен! — воскликнул верховный жрец, и тут же сородичи подбежали к упавшему наземь Виште, подняли его и унесли в свой шатер.

— Нужно ли подвергать людей таким испытаниям? Не слишком ли много богов спорят о своем могуществе? — думал, покидая площадь, верховный жрец, думал, не боясь ни гнева богов, ни их мести. Верховный жрец чтил главным Ахурамазду — Господина мудрости — и всегда надеялся на его помощь, на его покровительство. Он, конечно, знал о том, что приписывали

богу Варуне его почитатели. Они передавали открыто сказанное богом: «Воистину власть принадлежит мне, вечному властелину, так признают все Бессмертные… Я поднимаю вверх стекающие воды, по велению порядка природы я поддерживаю небо, от его имени я — владыка, который правит». Что-то было неясным, непонятным между богами, которые не могли разобраться, кто за кем, кто повелевает, кто вершит суд. Если нельзя было разобраться богам, то разве могли разобраться в них люди?

Вполне возможно, что примерно так верховный жрец думал после испытания огнем юноши Вишты. Так же задумывался и ставший в пятнадцать лет священнослужителем Заратуштра из рода Спитама. Будучи близким к богам, юноша слишком часто видел насилие и грабежи, обиды слабых и надругательства сильных. Он хотел, он мечтал сделать так, чтобы по одному закону жили и сильные, и слабые, чтобы на Земле были мир и благодать. Он хотел, чтобы так было, но не знал, как это сделать, и полтора десятка лет провел в странствиях по Древнему Ирану в поисках истины, помогая страждущим, отвечая добром на добро.

Когда ему исполнилось тридцать лет — время достижения мудрости — на празднике призыва весны ему, очищенному студеной речной водой, явился в лучах света, от которого исчезла тень, Ахурамазда с шестью небожителями. Как это случилось, что они обратились к нему? Никто толком не знал, не все поверили, что Заратуштра получил откровение, познал истину.

— Ахурамазда, — говорил своим ближним Заратуштра, — часто посещал меня, и я дал ему слово, пока у меня есть силы и возможности, я буду учить людей стремлению к истине, как завещал Господин мудрости.

В мире постоянны две силы, они противостоят друг другу — свет и тень, жар и холод, твердое и мягкое. Чему-то одному противополагается другое, и так во всем в природе, в человеке, в окружающей беспредельности.

Если есть бог мудрости Ахурамазда, то противостоит ему злой, вредный дух Анхра-Майнью.

— Воистину, — восклицал Заратуштра, — есть два первичных духа, близнецы, славящиеся своей противоположностью. В мысли, в слове и в действии — они оба, добрый и злой… Когда эти два духа схватились впервые, то они создали бытие и небытие. И то, что ждет в конце концов тех, кто следует пути лжи, — это самое худшее. А тех, кто следует пути добра, ждет самое лучшее. И вот из этих двух духов один, следующий лжи, выбрал зло, а другой, дух святейший, облаченный в небесную твердь, выбрал праведность, и пусть это знают все, кто будет постоянно ублаготворять Ахурамазду праведными делами.

Так говорил Заратуштра, так рассуждал он, но почти никто не слушал его среди близких, среди сородичей. Бывало, послушают его и разойдутся, чтобы вновь принести жертву разным богам. Разным и по разным случаям, а Заратуштра утверждал, что Ахурамазда первый, единственный, пришедший из ниоткуда и создавший всех других богов и саму природу, и самих людей. Ахурамазда всезнающий и премудрый. Хотя враг его Анхра-Майнью тоже изначален, но он несведущ и совершенно зловреден.

Покинул родные места Заратуштра и в дальних соседних царствах нашел и служителей, и приверженцев своей идеи высшего, первого бога среди богов — Ахурамазды.

«Пророк Зороастр (Заратуштра. — Р. И.) жил в такой глубокой древности, — писала в предисловии к русскому изданию английская исследовательница Мэри Бойс, чья книга „Зороастрийцы“ послужила источником приведенного выше

этюда, — что сами его последователи забыли, когда и где это было… Теперь установлено, что в действительности он жил в азиатских степях к востоку от Волги».

Конечно, не потому, что Заратуштра — создатель религиозной системы зороастризма — был сородичем предков современных таджиков, ему уделено особое внимание. А прежде всего потому, что «зороастризм, — как верно подметила Мэри Бойс в первой главе своей книги, — самая древняя из мировых религий откровения; и, по-видимому, он оказал на человечество, прямо или косвенно, больше влияния, чем какая-либо другая вера».

Если вспомнить, что время жизни Заратуштры лежит между 1500 и 1200 годами до нашей эры, то пророк, утверждавший монотеизм как существование высшего, верховного бога, был на шесть столетий старше будущего Будды, более чем на тысячелетие — Христа, возможно, чуть меньше — главного бога иудеев Яхве и чуть ли не на два тысячелетия — Аллаха.

Древние иранцы в своих пределах находились в соприкосновении с теми территориями мира, где возникали монотеистические религии нарождающегося классового общества — так называемые полисные религии, где формировались все три мировые религии. Первая книга мира — книга древних иранцев «Авеста» оказала огромное культурное влияние на обширный мир индийской культуры и ее позднейшие буддийские варианты вне Индостана. Религия древних иранцев в равной мере могла оказать влияние также на формирование религиозных систем на соседних с Древним Ираном азиатских территориях. Давно уже стало очевидным, что для общения, взаимокультурного обогащения у народов Старого Света не было никаких преград и даже в далеком прошлом было в запасе то историческое время, которого нет уже у современности.

Высказанная мысль не очень-то оригинальна. Еще Сергей Александрович Токарев, рассматривая племенной культ бога левитов Яхве, его становление в качестве главного бога иудеев, писал, что «черты бога-миросоздателя Яхве приобрел гораздо позже, видимо, в „послепленную“ эпоху под вавилонским или иранским влиянием; до этого образ Яхве едва ли имел какое-либо отношение к космогоническим представлениям». По мнению С. А. Токарева, в окончательном формировании того образа Яхве, который был принят за образ христианского бога-отца и мусульманского Аллаха, культура древних иранцев сыграла известную роль. Любопытно еще и то, что Яхве превратился из национального бога израильтян, из военного покровителя их племен, завоевавших Палестину, в бога — вседержителя и творца только в так называемую «послепленную» эпоху, в VI–V веках до нашей эры. Эти века синхронны времени возникновения буддизма в иной, хотя и близкой в хозяйственно-культурном отношении, части Азиатского континента.

Различные религиозные системы возникали как социальная потребность классового общества идеологически обеспечить правомочность самого классового неравенства, поддержать «право» господствующего класса на угнетение и зависимость нижестоящих на социальной лестнице. В условиях формирования классового, прежде всего рабовладельческого, строя, который нередко утверждался путем захватнических войн, религию победителей навязывали побежденным. В сложных системах, типа индуизма, побежденных еще и размещали по кастовой принадлежности, выделяя им, естественно, место в низших кастах.

Оказалось, что не только общество разделилось на противостоящие новые социальные группировки, но и религии, впитавшие в себя обширный спектр традиционных верований, противостояли друг другу. В мире не было социального и не было идеологического единства. И как в социальных структурах господствующее положение сосредоточивалось в руках неизмеримо малой кучки людей, выдвигавшей своего лидера, так и в религиозной сфере окрепший сонм богов в конце концов сводился сначала к узкой группе «высших судей человеческой судьбы», а затем к единому высшему божеству.