Шёпот
Шрифт:
Тати – не тати – местный диалект порой улыбает – но на прогалину выехали семь человек. Все в плащах, капюшоны скрывают лица, взмыленные лошади всхрапывают, чуя передышку. Скакавший впереди поднял руку и, натянув поводья, остановил свою лошадь. Другие сделали тоже самое и спешились.
Твою мать! Им что в туалет приперло? Так тут даже кустов нет. Едьте дальше, там ельник самое то. Тот, который въехал на прогалину первым скинул с головы капюшон. Бледная кожа с каким-то нехорошим болезненным оттенком казалась сухой, как пергамент. Абсолютно лишенная волос голова, темные впалые глаза и изможденное лицо. Широкий балахон подчеркивал худобу, а тонкие длинные пальцы казались еще длиннее, особенно когда незнакомец скрючил их в каком-то непонятном жесте. Тощий закрыл глаза, поднял подбородок и повел носом, будто принюхался. Жуть какая. Я вжалась в дерево, боясь дышать.
–Она здесь.
Сердце нехорошо екнуло толи от жесткой уверенности тона, толи от сознания того, что сказанное явно относилось ко мне. Кто же вы такие, черт побери? Шаги были мягкие, осторожные, но я поняла, что приехавшие рассредоточиваются полукругом, и это не сулило ничего хорошего для меня. Люди в плащах не были похожи на разбойников или душегубов в моем представлении и понимании. Но в их выверенных движениях, угрюмом сосредоточенном молчании, отточенной слаженности действий было что-то хищное, и я всем своим нутром чувствовала опасность. Голову внезапно сдавило словно тисками. Ноги подкосились, и я чуть не свалилась к оголенным сосновым корням. В висках заворочалась запульсировала боль, и чем больше я пыталась сопротивляться ей, тем сильнее и безжалостнее она становилась. Из носа потекло.
БЕГИ!
Слабо осознавая, что творю, выпорхнула из–за ствола и рванула прочь с прогалины. Тут же один из «плащей» бросился наперерез, но внезапно поднятый в воздух, отлетел, ударившись о ствол дерева. И снова этот противный жуткий хруст. Черт! Зацепившись подолом за неизвестно откуда взявшийся корень, рухнула носом в траву. Тут же схватили за косу, дернув назад. Но хватка ослабла, едва я услышала хрип напавшего. Все смешалось, испуганно ржали лошади, метаясь по прогалине.
БЕГИ!
Ох, повторять мне не надо было. Не оглядываясь, вскреблась на ноги. На ходу поправляя сбившийся на бок мешок, понеслась дальше в лес. Вопя, как раненый лось, я ломанулась через чащу, цепляясь рогами за все, что ни попадя. Ну, скорее, не ими, а подолом и косами. Задрав свою нехитрую обновку (эх, де мои штаны?) чуть ли не до ушей, перепрыгивала зайцем через пни и поваленные ветром стволы. Но, вдруг, резко остановилась…
Лес потонул в вое, таком жутком, что кровь застыла в жилах. Заткнула уши, но он продирался под пальцы, заставляя колотиться в животном страхе. Я чувствовала его каждой клеткой, каждым волоском на коже, ибо они встали дыбом. Если бы косы не были такими тяжелыми, тоже, наверное, дыбом встали. Тихонько хихикнула, представив такую картину но снова раздавшийся вой вмиг отрезвил, прокатясь ужасом по всем позвонкам до копчика. Пискнув по–мышачьи, вновь понеслась, куда глаза глядят, лишь бы подальше, некстати подумав, что котомка давно уже отбила мне всю задницу.
Стук собственного сердца глухо отдавался в ушах, метался где-то в желудке страх, скручивая внутренности в тугой узел. За спиной ни одного крика. Балахоны умирали молча. Я бежала, не разбирая дороги, боясь оглянуться или остановиться. Не знаю, как долго продолжался мой марш бросок, но в какой-то момент я поняла, что ноги отказываются служить и, упав в изнеможении, уткнулась носом в теплый от солнца мох.
Что это было? Черт, что вообще происходит?! Кто мне мог ответить? Притихший лес, молча качавший верхушками на ветру? Или голос в моей голове? Ох, уж эта шиза… Все неправда! Неправда. Я в клинике. Все хорошо. Села. Как-то на удивление спокойно принялась перевязывать онучи.
Нет, блин! Все плохо!!! Кто были эти люди и почему искали меня? Что за хрень их убила? Кажется, начиналась истерика, потому что губы тряслись, а пальцы перестали справляться с завязками, и я никак не могла привести обувку в надлежащий вид. Плюнув, разревелась, как последняя рева (а кто б не разревелся?), уткнулась в колени и завыла, как положено в данной ситуации. Тем более что поняла – тропку то я потеряла.
Чертова тропинка! Я шарила по кустам и не видела ее. Черт! В пору было опять зареветь, но сие бесплодное занятие уже надоело, а выбраться из леса хотелось больше, чем снова поплакать. Согда говорила идти на восток. Ну и где этот, мать его, восток? Пометавшись немного в подлеске, выбралась на поляну, большую и светлую, окруженную, как охраной, высоким сосновым частоколом. Задрала голову: может, по солнцу пойму, где восток? Смотрела, смотрела, крутилась во все стороны, но видать была не шибко умная для того, чтобы стороны света по солнцу определять. Засада!
Тихий глухой рык похолодил затылок. Медленно, словно в кошмаре, обернулась. Прямо на меня из леса шел волк. Не волк даже – смерть. Черный, огромный, ростом с лошадь. Желтые яркие глаза будто гипнотизировали, не мигая следили за каждым моим движением. Мягко и обманчиво медленно зверь подошел еще ближе, а я, как завороженная, смотрела своей смерти в глаза. Внезапно страшилище сморщило нос и ощерилось, показав огромные клыки, блестящие от слюны. Шерсть на морде вся перепачкана кровью. Глухо зарычав, монстр остановился и, принюхавшись, снова пошел на меня.
Что-то щелкнуло в мозгу. Оторвавшись от созерцания леденящего кровь зрелища, я, подвывая и поскуливая, помчалась через поляну в сторону, как мне казалось, спасительного леса. Вряд ли такая туша способна легко маневрировать среди деревьев. Но расчет был неправильным, в чем я убедилась буквально через пару секунд. В несколько прыжков зверь обогнал меня и преградил путь. Я шарахнулась в перпендикулярном направлении, но история повторилась – он играл со мной.
Хуже некуда знать, что казнь неизбежна, но откладывается на неопределенный срок. Вломившись в подлесок, цепляясь косами и одеждой за кусты и сухие сучья, я продиралась через бурелом. Волк время от времени выл за спиной, лаял, кашлял, будто смеялся. Псина доморощенная, еще и потешается. Я понимала всю обреченность своего положения. Чувствовала, как быстро тают силы, а зверь все вносил коррективы в мой маршрут, появляясь ниоткуда на пути, заставлял шарахаться в другом направлении. Я добыча, обычное мясо и являюсь главным пунктом сегодняшнего меню. Как-то не очень приятно было это осознавать, но я прекрасно понимала: когда зверь наиграется – а случится это скоро – я умру.
Во рту стало горько от напряжения. Вылетев на прогалину, перегнулась пополам и, уперев ладони в колени, пыталась продышаться. В голове каша. Ведь такого не бывает. Просто не бывает и все! От непривычной нагрузки мутит, болит бок, из горла хрипы со свистом, а за спиной – утробный рык. Я развернулась. Зверюга вышел на прогалину. От солнечного света зрачки его сузились, превратившись в крохотные точки, отчего глаза стали полностью желтыми. Попятилась. Сил бежать все равно больше не было. Я сдалась…
… Она попятилась, глядя на меня. Глаза большие, янтарные, как смола на соснах. Побледнела так, что даже редкая россыпь веснушек поблекла и стала почти незаметной. Медленно отступала, шаг за шагом, пока не уперлась спиной в ствол дерева.
Глупая. Ты так вкусно боишься. Твой страх так сладок, что пьянит. Подхожу так же медленно, как она только что отступала от меня. Слышу, как стучит ее сердце. Я знаю, как выгляжу. Знаю, что чувствуют люди, когда смотрят на меня. А я упиваюсь страхом, агонией ужаса, болью. Я подошел очень близко, почти вплотную, оскалился для пущей убедительности. Это добило ее. Не в силах смотреть мне в глаза и на страшный оскал, резко отвернулась, больно хлестнув косами по морде.