Шёпот
Шрифт:
Мы сели за стол. Ели быстро, молча. Тяжело было покидать и хатку, и добрую бабульку, потому я не удержалась и спросила:
–Как же вы тут одна?
–Не боись. Любо мне здесь. Хорошо и спокойно. От глаз людских да злых языков далеко. Места здесь гиблые, ведь болото рядом. Потому по доброй воле никто не придет, не побеспокоит. А если и явится кто, значит, причина есть, значит, беда пришла. Я никому не отказываю, даже в селение хожу, если такая нужда есть.
–Не боитесь рядом с болотом?
–Чего ж мне боятся, горлица? – Согда искренне удивилась, но затем глаза блеснули озорно. – У меня против зла темного столько всего найдется – ничто за мой тын не пройдет.
После того, как поели, старушка проверила котомку: все ли положила. Затем неодобрительно оглядела мою одежду.
–Негоже девке в штанах щеголять.
Порылась в сундуке и, достав оттуда длинную рубаху, велела одеть. Я сопротивляться не стала, но стянув штаны и футболку, засунула их в мешок с едой. Так, на всякий случай.
Поверх рубахи Согда помогла одеть поневу. Как я поняла – это была юбка, состоящая из трех полотнищ, схваченных поясным ремешком. Но старушке и этого показалось мало. Потому она опоясала меня еще и расшитым поясом.
Согда переплела мне косы и повязала на лбу широкую ленту, расшитую знаками Сварога, Рода и Лады. На ноги пришлось натянуть онучи. Это были тряпины, которыми Согда ловко обернула мне ноги до середины голени. А плетеную подошву прикрепила ремешками, перевив их поверх холстин.
Потом старушка довела меня до тына.
–Как войдешь в лес, увидишь тропку. Она заросла, правда, но приметить можно. Иди на восток – там городище. К полудню управишься. Кустов да веток не ломай. Станешь есть, гостинец под деревцем или на пне оставь да на траву кваском плесни. Тогда петлять не будешь. Леса глухие тут, так что татей опасайся. Как разиня, не иди – потихоньку слушай да присматривайся. Как сердце что почует, враз хоронись, поняла?
–Поняла. Спасибо, бабушка Согда.
Я обняла фыркнувшую, было, старушку. Та отдала мне котомку и, помогая перекинуть ее через плечо, сделала охранительный жест.
Глава 8
Я шла уже достаточно долго. Придерживаясь указанного Согдой направления, старалась не терять из виду еле заметную тропку, справедливо полагая, что именно она приведет меня в городище. А что потом? Как примут меня жители селения? Что сказать им, если начнут задавать вопросы? Неизвестность и непонятность моего положения очень беспокоила. Я гнала мысли даже о маломальском будущем, а о больших перспективах развития событий вообще думать боялась, уповая на волю счастливого стечения обстоятельств
Что там бабуся говорила? Кустов не ломать и татей остерегаться. Вот если бы перевела еще на нормальный язык и объяснила кто такие тати, право, остерегаться было бы легче. Да и кого остерегаться то?! Лес выглядел вполне мирным, даже дружелюбным. Под ноги корнями не бросался, непролазными буераками путь не преграждал. Шумная лесная разноголосица стихла и стала не такой громкой, как утром. Видимо, солнце, припекая, нагнало на пташек некую сонливость, потому что теперь лес полнился не беспорядочным птичьим гомоном, а красивыми одиночными переливами, сменявшими друг друга голосами и звуками.
Спасибо Согде за плотный завтрак – есть не хотелось совершенно. Но увидев на открывшейся прогалине заросли черники, не удержалась и, набрав пару горстей, умяла их с превеликим удовольствием. Не забыв оставить немного в качестве подношения (еще знать бы кому), пошла дальше.
Когда лес сгустился, дышать стало немного тяжелее. Солнце припекало вовсю, а лесная низинная влага стала испаряться, наполняя воздух влажностью и запахом перепревшего опада. Паутина щекотными нитями цеплялась за лицо, путалась в ресницах. Мошки лезли в нос и рот и, честно говоря, я заколебалась отфыркиваться и отмахиваться. Сверху поминутно что-то падало за шиворот, и мне, чертыхаясь и крутясь на месте, приходилось доставать из–под рубахи колючие чешуйки шишек и хвою.
Порой приходилось идти через ельник. Под высокими разлапистыми деревьями было темно и мрачно. И в такие моменты становилось немного не по себе. Иногда, резко оборачиваясь, краем глаза улавливала какое-то движение, темную тень вдалеке между еловых лапок. Остро чувствовала чужое присутствие и взгляд, следящий за каждым моим движением. Успокаивая себя и подбадривая, старалась гнать мысли о медведях, волках и прочей лесной живности, которая была бы не прочь мной перекусить. Но страх, леденя спину, гнал вперед, и я ломилась через ельник как могла быстро, молясь в спешке не потерять еле заметную тропку.
И только выбравшись на залитую солнцем поляну, почувствовала, как уходит напряжение и неоправданная паника. Тут же начинала ругать себя за впечатлительность и повышенное доверие своему больному воображению. Вокруг был исключительно сосновый лес. Почти без подлеска, он просвечивался солнцем буквально насквозь. Путаясь в высоких, качающихся под легким ветерком шапках, солнечные лучи бросали причудливые блики на землю, покрытую желтой иглицей. А запах, м–м–м… Поймав себя на мысли, что пожалуй, в первый раз чувствую себя так спокойно за последнее время, улыбнулась, радуясь хорошему настроению и возможности насладиться красотой этого величественного в своем возрасте и спокойствии леса.
Только внезапно среди птичьих трелей, поскрипывания высоких стволов и легкого шелеста ветра в вершинах я услышала равномерный глухой шум. Замерла, насторожившись. Звук, очень похожий на топот лошадиных копыт, приглушенный опавшей хвоей, приближался. Заметалась, ища место, где бы спрятаться. Вдруг тати какие-нибудь? Но как назло, среди сосен росли слишком уж жидкие кусты, которые просматривались ну просто насквозь. Блин! Выбрав, на мой взгляд, самую толстую сосну, я схоронилась, как сказала бы Согда, за ее стволом.