Шёпот
Шрифт:
Возле хатки, обложенный камнями бьет родник. Маленькая струйка кристальной воды, собирается в небольшую ложбинку и по подложенной Согдой коре, стекает прямо в глиняный кувшин. Сразу захотелось пить. Горло мгновенно зашлось от ледяной воды, заломило зубы, но я никак не могла напиться и прикладывалась к кувшину несколько раз. Казалось, такой вкусной воды я никогда не пила. Она пахла свежестью, ветром и землей одновременно, а во вкусе чувствовались луговые цветы.
Напузырившись, я подошла к тыну, на котором была развешена моя одежда и, поснимав по–быстрому свое безразмерное барахло, пошла в избу одеваться. На столе уже исходила паром упревшая в котелке каша с мясом, лежал нарезанный большими ломтями хлеб, пенился в деревянных кружках квас. Желудок вмиг отозвался настойчивым урчанием. Потому быстренько одевшись и, завязав узлом косы, с молчаливого приглашения Согды, я села за стол.
Господи, как это вкусно – есть деревянной ложкой! Пить настоящий, сбродивший квас, а не ту бурду, которую… та–а–ак… Я напряглась, замерла и, уткнувшись взглядом в пространство перед собой, увидела, как иду между стеллажами в магазине. Боюсь дышать, чтоб не спугнуть… Кто-то держит мою ладонь в своей, широкой и теплой, а я скольжу глазами по ярким упаковкам, улыбаюсь чему-то.
МАМ, ДАВАЙ ЗАЕДЕМ В ИГРУШЕЧНЫЙ ОТДЕЛ.
В глазах потемнело, стало нечем дышать, а в груди колыхнулось что-то, такое родное… Такое понятное.
Словно марево задрожало. То слезы, не ощущаемые сначала, сдавили горло и, застилая глаза, полились по щекам.
НЕТ, НЕТ, НЕТ!!! ТОЛЬКО НЕ ПРОПАДАЙ СЕЙЧАС… – кричал в голове чужой голос, и я запричитала вместе с ним. Но все задрожало перед глазами, поплыло, будто задернулось туманом.
НЕ–Е–ЕТ!
Я стою в коридоре со светлыми стенами. Большие окна забраны ажурными решетками. Подпирая какую-то дверь, чувствую, как слабеют ноги, и я оседаю на пол.
–Вам нехорошо? – Дородная тетенька склонилась надо мной, обеспокоенно глядя в мои, наверное, полоумные глаза.
–Нет–нет, все в порядке. – Я приложила трясущиеся ладони к пылающему лицу. –Все хорошо.
Попыталась встать. На помощь пришла незнакомка. Шустренько подхватила меня подмышки и, аккуратно подняв, прислонила к стене. Даже подвязала распахнувшийся халат, одетый поверх пижамы.
–Вам лучше?
–Да. – Я обреченно и растерянно оглядывалась по сторонам.
–Вы, наверное, в столовую шли?
–В столовую?
–Да. На ужин. Давайте, я вам помогу. – Женщина взяла меня под руку и не спеша повела в уже знакомом мне направлении.
Войдя в помещение, я привычно поискала глазами худенького парнишку, но не обнаружила.
–Его выписали две недели назад. – Незнакомка будто прочла мои мысли.
–Две недели… – Повторила я, как эхо и стекла на стул.
Еда без вкуса, жизнь без цвета. Стены, психи, врачи и я, потерявшаяся, жалкая, обезличенная. Каждый день приходила доктор, но я упрямо скрывала от нее то, что внутри. Рассказала лишь о том, что вспомнила, как шла в магазине и рассматривала полки с продуктами. Доктор, казалось, была удручена и сетовала, что мой случай, показавшийся ей вначале обычным, на самом деле очень сложный.
Не помогали ни лекарства, ни те методики, которые она пыталась применять. Что греха таить? – я и сама чувствовала, что дело обстоит все хуже и хуже, а шиза моя крепчает день ото дня.
Бесцельно бродила по коридорам, безучастно сидела в комнате отдыха, как привидение неслышно перемещалась по парковым дорожкам во время прогулок. Эмоции будто высохли, испарились, кроме одной – щемящей тоски. Она одна еще осталась смыслом, существующим во мне, будто доказывала, что я еще живу. Только нахрен такая жизнь?
Колкие струи душа бьют по плечам, спине. Уперев ладони в стену перед собой, равнодушно смотрю, как с меня стекает вода. Она горячая, но все равно знобит. Никак не могу согреться. От собравшегося в душевой пара трудно дышать, тяжело, как в бане.
Твою мать!!! Такого броска я не ожидала. Лежу в купели, деревянной, большой. Жарко от горячей воды, а Согда все подливает и подливает какие-то исходящие паром настои.
–Горлица моя! – всплеснула старушка руками, заметив, что смотрю на нее. – Я уж и не чаяла в очи твои янтарные поглядеть. Ну, вылазь, вылазь, скорей!
Засуетилась. Помогла выбраться из лохани. Обтерла мягким сукном.
–Пойдем в избу скорей. А то не ровен час, Банник серчать начнет.
И вправду, баня! На полке веники. Стены и потолок закопчены дымом.
– Пойдем! – потянула старушка, не дав осмотреться, завернула меня в холстину.
На улице темно, но в хатке сквозь неплотно прикрытую дверь, мечется свет очага. Молча переставляя ноги, будто паралитик, дошла до лежанки и, упав на шкуры, тут же забылась сном.
Зубчатый толстый парапет на верхней площадке самой маленькой башни. Здесь всегда так близко до звезд. Никогда не боялась высоты. Я люблю небо, особенно такое, вечернее. Усевшись между массивными зубцами, ощутила под ладонями каменную поверхность, еще теплую, не успевшую остыть после жаркого дня. Поджав ноги, я смотрю на высокие сосны, освещенные последними закатными лучами. Их стволы сияют, словно золото, поблескивая каплями смолы. Хочется дышать глубже. Аромат хвои, будучи таким уютным, успокаивает, придает сил и уверенности. Пожалуй, эта площадка – единственное место, где я ничего не боюсь.
ПРОСЫПАЙСЯ!
Застонала сонно. Сопротивляясь пробуждению, перекатилась на другой бок.
ПРОСЫПАЙСЯ!
Высшая или тяжелая, может десятая – почем знать, я ведь не доктор – стадия шизофрении – это навязчивые голоса. ЭТОТ голос никому не принадлежал. Вернее, я не могла определить: мужской он или женский – в общем нормальный такой, средний обезличенный голос звучал так, словно ослушаться было нельзя. Но очень хотелось поспорить. Вдруг в следующий раз вместо ПРОСЫПАЙСЯ! он скажет УБЕЙ! Я накрылась одеялом с головой и посильнее зажмурилась. Но когда раздался третий рык, и я почувствовала, как из ушей потекла кровь, мысли о непослушании сразу пропали. Застонав от боли, села на шкурах.
Согда всегда спокойная и обычно размеренная в своих движениях, сейчас нервно суетилась на пятачке свободного пространства.
–Проснулась, горлица? – Спросила не глядя, спиной. – Ну, давай родимая, подползай. Подкрепишься – и в дорогу.
–Бабушка Согда, – я подошла к ней и умоляюще заглянула в глаза, – скажи, что со мной?
Старушка повернулась и, достав откуда-то из рукава тряпицу, обтерла мне уши.
–Растеряна я. Ты, вроде, здесь, а временами нет тебя. То разумению моему непонятно. Дорога твоя запутана. В тьму ныряет порой. Но, боюсь, я не ведаю, как помочь тебе.