Шерас. Летопись Аффондатора. Книга первая. 103-106 годы
Шрифт:
Несколько позже в одном из лучших дворцов Старого города богатейший эжин Грономфы Туртюф равнодушно заканчивал удивительно скромную дневную трапезу. За долгие годы путешествий, думая в первую очередь о делах, торговец привык есть что попало, мимоходом и очень быстро. Старые привычки, какими бы плохими они ни были, въелись в него, как грязь в ладони уличного попрошайки, поэтому Туртюф давно смирился и более не предпринимал попыток себя переделывать.
После еды он решил отдохнуть и прошел в свой великолепный старый сад. Слуги быстро приготовили просторное ложе с полусотней подушек и подушечек, установили солнечные навесы и прогнали звонких птиц, а многочисленные фонтаны оставили шуметь, потому что эжин очень любил засыпать под их мерный шелест, вдыхая
Только торговец сомкнул глаза и немного разомлел, как явился обеспокоенный слуга, который протянул ему небольшой онисовый свиток и рассказал, что конный посыльный требовал личной передачи письма, а убедившись, что это невозможно, настоятельно просил проследить, чтобы негоциант ознакомился с посланием немедленно. Туртюф развернул свиток и прочитал несколько раз содержащееся в нем сообщение. Пока он это делал, розовощекий слуга с копной грубо обрезанных и торчащих во все стороны пыльно-рыжих волос на голове с замиранием сердца наблюдал за лицом эжина, тщетно пытаясь определить, стоило ли это послание того, чтобы тревожить уснувшего хозяина. Деспотичному, непредсказуемому и жестокому Туртюфу почти невозможно было угодить, при этом все его указания, особенно относительно распорядка его дня, зависели от настроения и зачастую были противоречивыми. Если сообщение окажется пустячным, что самое страшное, он запросто может пустить в ход кулаки; если же в письме содержалось что-то очень важное и хозяин наверняка захотел бы увидеть посланца, следовало ожидать всего лишь порицания или нескольких тумаков. При этом допустить посыльного сразу, равно как и вообще не беспокоить торговца, было бы равносильно самоубийству. Из нескольких зол опытные домочадцы всегда выбирали меньшее – тот вариант, который, по их мнению, грозил наименьшими последствиями.
Наконец Туртюф оторвался от свитка и устремил на рыжего вестника тяжелый холодный взгляд.
– Почему не впустили?
Кудлатый слуга жил во дворце уже пятнадцать лет и поэтому, вместо того, чтобы оправдываться и напоминать хозяину его же указания, просто опустил нечесаную голову и плаксиво промямлил: «Виноваты, добрейший рэм!»
Туртюф брезгливо махнул рукой, отпуская его, и вновь перечитал сообщение:
«Пишет Туртюфу человек, который желает ему помочь.
Та, чья судьба тебе не безразлична, в этот момент принимает того, кто забрался в твой выращенный долгими заботами сад, того, о ком ты, несомненно, знаешь, о ком часто думаешь, испытывая праведный гнев, и встречи с которым жаждешь. Поспеши, иначе все, о чем ты так заботился, все, что так ревностно оберегал, все, что было щедро удобрено золотом любви и надежды, достанется другому. Наглый молодой трутень только и ждет, чтобы, не приложив трудов и затрат, выкрасть сладчайший мед, принадлежащий тебе по праву.
Я знаю, чего ты хочешь. Так сделай это – убей его на поединке! Твои боевые таланты известны всей Грономфе: ты несомненно победишь. Тем более что праздный повеса только что из лечебницы после серьезного ранения левого плеча.
А если не хочешь – живи трусливым зайцем. И навсегда попрощайся со своим прекрасным созданьем!»
Туртюф сжал кулаки. За последние годы его никто так не оскорблял. Будь человек, принесший письмо, рядом, эжин немедленно вспорол бы ему брюхо одним точным движением «дикой кошки»… Однако о ком же идет речь? Наверное, об Андэль и о белоплащном воине, повадившемся к ней с недавнего времени. Но кто же автор этого послания? Жуфисма? Нет, писал определенно мужчина. Кто же он? И в чем его корысть?
Пока торговец гадал, за его спиной вновь появился прежний слуга. Сам немало удивленный, он опять протянул хозяину срочное послание:
– Какая-то женщина… она сразу убежала.
Туртюф вырвал онис из его рук – на этот раз не свиток, а жалкий клочок с несколькими неумелыми и безграмотными строчками.
«Писано Каруду, твоей самой верной рабыней.
Тут же сообщаю, как ты просил, – он здесь».
ДозирЭ проявил особую настойчивость, выведывая, как появилось у Андэль золотое ожерелье и подвеска. Выросшая в одиночестве на дикой природе, Андэль пока не научилась лгать, поэтому после недолгих колебаний поведала о Туртюфе всё без остатка и сама испугалась той откровенности, с которой рассказала об отношениях и близости с другим мужчиной. Молодой человек, однако, успокоился, услышав то, что, собственно, и предполагал услышать, поспешил скинуть с себя остатки доспехов, оставшись полураздетым, и вновь заключил девушку в объятия, прошептав на ухо самое заветное, что таилось в его сердце.
Стоял конец дня, духота спадала. Но здесь, на хироне, в саду на крыше акелины, было тихо, неподвижно, будто весь мир вокруг замер. Только безмятежному ветерку с Анконы едва хватало сил, чтобы слабо волновать самую нежную листву на вершинах разросшихся кустов и деревьев.
Внезапно в один миг всё нарушилось. Послышалось ржание лошадей, нервный стук, крики, нарастающий топот ног. ДозирЭ оглянулся и увидел вооруженных людей, высыпавших на хирону – властного эжина в странных темно-синих одеждах и множество слуг, толпившихся за его могучей фигурой и готовых к исполнению любого приказа. Телохранитель Инфекта отстранился от люцеи и повернулся лицом к вошедшим. Его доспехи и оружие были сложены неподалеку, и он покосился на меч и кинжал, рассчитывая в случае надобности воспользоваться ими.
– Рэм ДозирЭ, насколько мне известно? – поинтересовался знатный авидрон, едва сдерживая гнев.
Молодой человек не спешил отвечать, в упор разглядывая наглеца. Тот был столь же высок, как и он сам, но значительно шире в плечах и мощнее. В свои сорок – сорок пять лет он казался еще полным здоровья и жизненных сил. Поджарая гладкая кожа лица, короткая черная бородка с модными завитушками, крепкие скулы и правильный грономфский нос делали бы мужчину этаким мужественным красавцем, если бы не отталкивающий неподвижный гипнотический взгляд, излучающий едкую насмешливость, близкую к презрению, твердую уверенность в своих силах и громадное собственное превосходство. А еще вся эта удивительная одежда из тончайших тканей: широкие штаны, яриадская рубаха, меховая паррада, диковинный плащ, драгоценности и оружие в великолепных ножнах…
ДозирЭ был несколько сконфужен, ибо видел перед собой великолепнейшего авидронского эжина, судя по всему, богатого и, наверное, весьма влиятельного. Но молодой человек вовремя вспомнил, что и сам он теперь занимает весьма высокое положение, и постарался отвечать спокойно и уверенно, даже придал своим интонациям встречную ироничность.
– Да, я тот, чье имя произнесено. А ты, рэм, – Туртюф, как я понимаю?
Туртюф вежливо приложил пальцы ко лбу. В другой ситуации он лишь криво усмехнулся бы и дал волю чувствам или сразу приказал слугам атаковать и убить негодяя, как сгоряча мечтал поступить некоторое время назад. Но всё происходило не на палубе корабля и не на улицах какого-нибудь Биона, а в Грономфе, и перед ним был не матрос и не грязный работорговец, а авидрон, к тому же воин Белой либеры. Поэтому Туртюф неимоверным усилием воли сдержал свой пыл.
– Почему ты столь бесцеремонно нарушил наше уединение, уважаемый рэм. И к чему с тобой целый отряд слуг и с ними такая куча оружия? – поинтересовался ДозирЭ. – Разве был сигнал к сбору городского ополчения?
– Для этого есть весьма серьезные основания, – глухо отвечал эжин.
– Каковы же они? И имеем ли мы с люцеей Андэль к ним какое-либо отношение?
– Самое непосредственное, – насупился Туртюф, и в глазах его вспыхнула ненависть, которую он уже не в силах был унять.
ДозирЭ краем глаза заметил, что на хироне появился взволнованный Кирикиль, не спускающий руки с рукояти кинжала. Он встал недалеко от слуг Туртюфа и что-то сказал сначала одному из них, потом другому.
– Кто сделает хотя бы шаг в сторону моего хозяина, тот будет иметь дело со мной! – в конце концов предупредил он сразу всех. – А ты, жирный, когда в последний раз вынимал из ножен свою ржавую рапиру? – обратился он к слуге самого свирепого вида. – Знаешь, таких толстых навозных жуков мы с хозяином прирезали мимоходом человек тридцать, не меньше. Любит он это дело, такой уж кровожадный. За что и ценим мудрым Инфектом. И всем животы вспарывает, словно мясник. Хочешь посмотреть, как выглядят собственные кишки, недоносок? Это устроить совсем не сложно, поверь.