Шерас
Шрифт:
ДозирЭ бросился к Андэль, приготовленные слова застыли на его устах, он нежно обнял возлюбленную, стараясь не нанести ей вреда своим оружием и доспехами, и неловко поцеловал ее в голову, в волосы. Молодая женщина мгновение была неподвижна, скованна, будто еще не верила, что ЭТО произошло — ОН вернулся; но тут вдруг ослабла, едва ли не повиснув на его руках, ее глаза предательски заблестели, и внезапно из них брызнули слезы.
Двое работников поместья, открыв рты, с величайшим любопытством наблюдали за этой сентиментальной сценой, пока не поймали на себе красноречивый взгляд воина. Приложив руки ко лбу, они с нижайшей почтительностью попятились.
— Я жив, я приехал, я здесь, теперь тебе не о чем печалиться! — утешал любимую молодой человек, и сам готовый прослезиться.
— Ты… ты опять уедешь на войну… — отвечала сквозь рыдания Андэль. — О, Гномы, когда они тебя оставят в покое?!
Молодые люди вошли в дом, поддерживая друг друга — еще не вполне пришедший в себя после бешеной скачки ДозирЭ и разом ослабевшая от слез Андэль. В главной зале их уже поджидали явившиеся на шум слуги, а у круглого мраморного бассейна в центре залы молодых людей встречал отец Андэль, поддерживаемый шестнадцатилетним беловолосым юношей-слугой. Чапло заметно сдал. Его землистое опухшее лицо свидетельствовало о тяжелой болезни.
ДозирЭ приложил руку ко лбу, поприветствовав старика, и радостно кивнул нескольким знакомым работникам. Сзади появился Кирикиль в роскошной обновке, свысока, с хозяйской тяжестью во взгляде, посмотрел на новых слуг, от чего те затрепетали, подмигнул старой подружке — селянке, раньше работавшей в поле, а теперь прислуживающей в доме, и с достоинством принял у ДозирЭ верхний дорожный плащ и часть оружия.
— Что случилось с тобой, рэм? — удивленно спросил молодой человек у Чапло. — Когда я видел тебя в последний раз, ты теленка на плечи поднимал.
— Постарел я совсем, ноги перестали слушаться… — отвечал старик, с трудом выговаривая слова. — Вижу, смерть бродит где-то рядом… Зовет по ночам… Но не смею уйти, жду, когда у Андэль всё сладится… Вот и ты вернулся, теперь уж я спокоен…
Чапло в нерешительности поскреб небритую щеку и с надеждой покосился на дочь.
— Девочка моя, нельзя ли нам по такому случаю кувшинчик нектара употребить? Ведь радость-то какая!
— Потом… — сухо отвечала Андэль.
Тут она увлекла ДозирЭ дальше, в глубь дома, властным жестом приказав Кирикилю и другим остаться, привела воина в светлые покои с выходом на открытую галерею, ведущую в сад, отправила по какому-то делу девушку, которая здесь находилась, и откинула полупрозрачный полог, отделяющий небольшую часть помещения. В изящной колыбели, вырезанной из красного дерева искусной рукой, сладко спал двухмесячный младенец, красивый, как бог.
— О, Гномы! — ДозирЭ буквально светился от счастья. — Не может быть! Сын?
— Сын… — отвечала молодая женщина почему-то робким упавшим голосом.
Молодой человек потянулся было к Андэль, чтобы привлечь к себе и щедро покрыть ее лицо благодарными поцелуями, но та неожиданно отпрянула и показала рукой на ребенка:
— Посмотри на него! Внимательно!
Изумленный ДозирЭ почувствовал, что какая-то тень пробежала между ним и возлюбленной. Появилось скверное предчувствие. Он склонился над младенцем и внимательно изучил еще только формирующиеся, но уже довольно выразительные черты. Большой красивый лоб показался ему знакомым. Когда же он рассмотрел нос и губы, страшное подозрение закралось в его сердце. ДозирЭ еще сомневался, еще гадал, но ужасная истина уже открылась ему. Он вдруг понял, почему Андэль была так грустна перед его отъездом в Маллию, когда сообщила о том, что носит ребенка. Она уже тогда предполагала недоброе. А ведь он не придал этому ровно никакого значения… Теперь многое стало ясным!
— Это ребенок Инфекта? — с замиранием сердца, испуганно, почти шепотом спросил ДозирЭ.
— Да, — отвечала Андэль. — Это сын Алеклии.
— О! — только и выдавил из себя переполненный отчаянием молодой человек…
Ребенок мирно посапывал, время от времени сладко причмокивая; ему было неведомо, какие грозные тучи сгущаются над его прелестной головкой.
— Но ведь Божественный не может иметь наследника! — Через некоторое время ДозирЭ обернулся к возлюбленной.
Лицо Андэль стало пунцовым, а глаза вспыхнули гневом. Молодой человек никогда не видел в этих чудесных глазах столько злости и решительности.
— Это мой ребенок! Я никому его не отдам! Пусть только попробуют его тронуть!
Большей беды ДозирЭ и представить не мог. По авидронскому закону, который был подробно описан в трактате «Обряд Аззира и Нуригеза», Инфект Авидронии действительно не мог иметь детей. Если же побочные дети все-таки обнаруживались, их немедленно умерщвляли. Оставайся Андэль во Дворце Любви, лекари Дворцового Комплекса, которые самым пристальным образом следили за здоровьем люцеи Восьмой раковины, при первых же признаках зачатия, несомненно, быстро и безболезненно избавили бы ее от нежелательного плода. «Небесный напиток», как называли в Грономфе чудотворный отвар из корней «лисьей травы» с добавлением некоторых ядовитых грибов, сделал бы свое дело…
— Теперь ты всё знаешь, — немного успокоившись, грустно сказала Андэль. — Я полагаю — нынче ты покинешь меня, ибо я явила твоему мужественному взору вместо кровного дитя — плод моих прежних занятий. Поверь мне, если ты так поступишь, я пойму тебя и никогда не вспомню недобрым словом. Более того, я и сама хочу, чтобы ты так поступил. Покинь же меня! Сейчас же!
Ребенок проснулся, увидел ДозирЭ, который загораживал мать, испугался и громко заплакал. Андэль взяла его на руки и попыталась успокоить.
— Почему ты решила, что я тебя брошу? — с обидой в голосе спросил ДозирЭ. — Разве я не доказал тебе свою любовь? Разве не поклялся, что бы ни случилось, умереть за тебя, если надо? И разве ты не доказала свою любовь ко мне? Разве не отвергла Инфекта, Бога, ради того, чтобы быть со мной? Почему же ты решила, что я сегодня предам тебя, брошу, и брошу именно в тот момент, когда ты более всего нуждаешься в защите? Разве я это заслужил? Нет, я остаюсь!
Было заметно, что Андэль очень понравились слова молодого человека, ее лицо просветлело. Она ответила еле слышно, чтобы не потревожить младенца, немного успокоившегося в ее руках:
— Если ты не уедешь, твоя жизнь подвергнется не меньшей опасности, чем жизнь ребенка. Я этого не хочу. Ты должен оставить поместье…
— Никогда! — вспыхнул ДозирЭ. — Этот ребенок твой, а значит, и мой. Поверь, я буду любить его точно так же, как если б он был рожден от меня. Мы будем охранять его, прятать от людей, всячески оберегать. Никто ничего не узнает. Здесь, в глуши Удолии, ОНИ до нас не доберутся! А потом, кто сейчас будет этим заниматься? Ты же знаешь: на Авидронию надвигаются флатоны!.. Для всех это будет наш ребенок, когда же он подрастет, вряд ли кто-нибудь сможет угадать в нем черты Божественного. Это останется нашей тайной, и мы поклянемся друг другу, что никто и никогда о ней не узнает!