Шерлок Холмс и крест короля
Шрифт:
С минуту Холмс сидел неподвижно, похожий на угрюмую тощую птицу. Чутье подсказывало мне, что нарушать его молчание не стоит. Наконец он протяжно вздохнул.
— Не стану отрицать: последнее событие несколько изменило суть дела. Завтра я поговорю с Майкрофтом. Вы же, мой дорогой друг, можете оказать нам большую услугу: постарайтесь узнать Пяткова в его теперешнем обличье. Лестрейд предоставит в ваше распоряжение экипаж и двух полицейских в штатском. Вместе с ними вы объедете Хаундсдитч-стрит, Уайтчепел и другие столь же непривлекательные районы нашего города. Никому, кроме вас, Ватсон, не известно лицо этого человека. Он редко дважды выходит на дело в одном и том же образе, однако едва ли ему под силу перевоплощаться каждый день. Даже
Наше положение казалось безрадостным, но пока мы не могли предпринять ничего иного. Я не думал, что наш враг заявится на Бейкер-стрит в ближайшее время, и все же положил револьвер на столик подле кровати.
6
Утром нас ожидал еще один неприятный сюрприз. В газете (той самой, которая несколькими днями ранее призывала Холмса спасти Англию) снова появились наши имена. «Экстренное сообщение», якобы подоспевшее за секунду до того, как макет отправился в типографию, в искаженном свете выставило на всеобщее обозрение те факты, которые необходимо было держать в секрете.
Революция на пороге! Вчера поздним вечером главарь международной банды анархистов-коммунистов Петр Пятков, по прозвищу Художник, угрожал расправой мистеру Шерлоку Холмсу, знаменитому консультирующему детективу. Не менее десяти минут человек, назвавшийся Пятковым, выкрикивал оскорбления в адрес сыщика и с противоположной стороны улицы забрасывал его дом опасными предметами. Пострадало окно первого этажа. При виде полицейского преступник скрылся, вскочив на подножку проезжавшего мимо автобуса. Судя по всему, глашатай революции и страж порядка оказались друг другу под стать.
Очевидцы описывают Пяткова как высокого худощавого мужчину с крупными чертами лица, темными волосами и усами, в черном пальто с каракулевым воротником и широкополой фетровой шляпе а-ля Рембрандт».
— …Что делает его совершенно неразличимым в толпе сотен тысяч других обитателей Лондона, — философски заметил Холмс.
Меня разозлил фамильярный тон репортера.
— Какая издевка над читателями! — сказал я. — Подобное нахальство газетчиков только на руку Пяткову. Даже если он не увидит этой статьи, ее непременно прочтут его единомышленники.
— Не сомневайтесь, — ответил Холмс, продолжая намазывать масло на тост, перед тем как покрыть его слоем джема, — никто из них в неведении не останется.
Вскоре мой друг отправился оказывать помощь нации в лице собственного брата. Вот уже много лет неуклюжий с виду, но оттого не менее блистательный Уильям Майкрофт Холмс с успехом служил государству в должности главного советника правительства по межведомственным вопросам. В непредвиденных случаях он незамедлительно оказывался на месте событий. Однажды его младший брат Шерлок заметил: «Майкрофт не просто советник британского правительства. Иногда он сам и есть британское правительство».
Час или два, пока братья занимались необходимыми приготовлениями, я провел в томительном ожидании предстоящей прогулки по Холборну, Хаундсдитч-стрит, Уайтчепелу, Майл-Энду и другим закоулкам, где мы могли отыскать Пяткова. По моим представлениям, напасть на его след было несложно, поскольку в среде анархистов и коммунистов, а возможно, и в мире искусства его приезд восприняли едва ли не как явление мессии.
Меня должны были сопровождать сержант Уайли и констебль Паркс. Они прибыли на Бейкер-стрит в кебе, оба в штатском. Их нарочито неприметные серые фланелевые костюмы, шляпы-котелки, аккуратно подстриженные волосы и усы могли возбудить у преступников не меньшие подозрения, чем полицейские мундиры, и меня бы это нисколько не удивило. Впрочем, подумал я, внешний вид конвоиров — не моя забота. Кебмен (вероятнее всего, эту роль поручили еще одному переодетому полисмену) лихо промчал нас по Бейкер-стрит, а затем свернул в сторону Холборна и бедных окраин.
Несмотря на участие в пятничных событиях, я почти ничего не знал об анархистской географии лондонского Ист-Энда. Мои спутники смыслили в этом куда больше, посему я должен был лишь «смотреть в оба», пока улицы мелькают за окном кеба. Так продолжалось целый день. Выходить из экипажа мне не разрешали, поскольку кто-либо из преступников, участвовавших в перестрелке, мог меня узнать. И я колесил по задворкам Лондона, считая это такой же обязанностью, как помощь больным и умирающим.
К счастью, мои провожатые были хорошо осведомлены и подготовлены. На Майл-Энд-роуд, застроенной унылыми складскими зданиями и лепящимися друг к другу домишками портовых рабочих, сержант Уайли остановил кеб. Мы подобрали парня, лениво околачивавшегося возле хранилища пеньки. Юнец в красно-коричневой непродуваемой куртке, вельветовых брюках и шарфе, небрежно намотанном вокруг шеи, никоим образом не привлек бы моего внимания. Между тем это был сержант Атертон, «замаскированный» под местного обывателя. Не стоило удивляться тому, что после недавно разыгравшейся кровавой драмы опасные кварталы были наводнены полицейскими, переодетыми в чистильщиков сапог, лоточников и бродяг.
Свернув с большой дороги, мы высадили Атертона в маленьком переулке севернее Джубили-стрит. Среди одноликих убогих домиков возвышалось строение, напоминающее полуразрушенную церковь, однако, увидев вывеску, я понял: передо мной «Дом друзей рабочих». Основал его самый известный из всех анархистов — князь Кропоткин, который много лет провел в эмиграции, в том числе в Англии. Проходившие в рабочем клубе собрания считались анонимными. К примеру, его завсегдатаи называли Муронцева даже не Георгом Гардштейном, а просто Русским. С виду здание казалось заброшенным, но в действительности в этих стенах и возле них ежедневно кипела жизнь.
После полудня Атертон, или Волков, как его именовали «соратники», снова сел в наш кеб. Дождавшись нас в нескольких кварталах от места сходки, сержант подтвердил, что там говорили исключительно о приезде Пяткова и о его предстоящем триумфе. Далеко не все присутствовавшие мужчины и женщины считали себя сторонниками насилия, но все они, казалось, были рады объявить Художника вождем назревающей революции.
О самом же Пяткове нам пока ничего не удалось узнать. Возница погнал лошадь из Уайтчепела на Хаундсдитч-стрит, а оттуда в Хай-Холборн. По дороге он останавливался на стоянках кебов, будто бы ожидая новых седоков. Мы добрались до конечного пункта своего маршрута без малого в половине пятого, когда на туманных улицах уже зажглись фонари. Минут десять я наблюдал за прохожими, неспешно идущими мимо нарядных зеркальных витрин, и вдруг заметил человека, который шагал быстрее и целеустремленнее остальных. Голову его покрывала широкополая богемная шляпа, а на воротнике черного пальто виднелась полоска каракуля. И все же я не мог быть уверен, что мы наконец-то нашли того, за кем охотились. Как справедливо сказал Холмс, по Лондону разгуливают тысячи людей примерно одного роста в одинаковых пальто и шляпах.
Человек, привлекший мое внимание, собрался переходить дорогу и взглянул на наш кеб, желая убедиться, что путь свободен. Я смотрел на его лицо каких-нибудь десять секунд, и этого оказалось вполне достаточно. Твердый взгляд, клювоподобный нос, опасный румянец на скулах — это был именно тот портрет, который запечатлелся в моей памяти со вчерашнего вечера. На другой стороне улицы Художник повернулся к нам спиной и, прошагав по тротуару несколько ярдов, вошел в ярко освещенный магазин. На бордовой деревянной вывеске сияли медные буквы, и, прежде чем обратиться к сержанту Уайли, я прочитал: «Э. М. Рейлли и К°. Ружья и винтовки».