Шерлок Холмс и рождение современности
Шрифт:
Всё так, однако эти приметы богемного образа жизни — лишь элементы исключительно рациональной системы мышления и modus’a vivendi Холмса; если перед нами и представитель богемы, то не в привычном нам понимании. Это не романтическая богема (собственно, в середине — второй половине XIX века этот термин появился, а вместе с ним получил относительное распространение соответствующий тип социального поведения), Холмс «чудак», «странный тип», характерный скорее для предыдущей эпохи раннего романтизма и даже классицизма. Комбинация наркомании, невероятной работоспособности, разнообразных познаний в самых странных областях жизни — все это намекает на сходство Шерлока Холмса со знаменитым Томасом де Куинси, воспетым позже Бодлером, декадентами, европейской богемой. Де Куинси — опиофаг, человек удивительной начитанности, пробовавший себя в самых разных жанрах, от политэкономии до беллетристики, чудак, принципиальный дилетант, автор ключевого для развития детективного жанра текста «Убийство как одно из изящных искусств»; Маркс упоминает его экономические изыскания, а Борхес считал де Куинси воплощением самой литературы. Возникает даже искушение сравнить «Знак четырех» с «Исповедью англичанина, любителя опиума» (как мы помним, опиум и опиумная курильня появляются у Конан Дойля в «Человеке с рассеченной губой», там же в начале упоминается и де Куинси), особенно если вспомнить столь любимый в postcolonial studies «ориенталистский кошмар» про малайца в «Англичанине», — но это тема отдельного исследования. Пока же достаточно указать и на такую возможную связь.
Карикатурой на классицистического эстета, гения логики,
27
«У меня инстинктивное отвращение ко всяким проявлениям грубого материализма. Я редко вступаю в соприкосновение с чернью. Как видите, я живу окруженный самой изысканной обстановкой. Я могу назвать себя покровителем искусств. Это моя слабость».
28
«Пейзаж на стене — подлинный Коро, и если знаток мог бы, пожалуй, оспаривать подлинность вот этого Сальватора Роза, то насчет вон того Бугро не может быть и сомнения. Я поклонник современной французской школы».
Таухид тонко замечает, что академист Уильям Адольф Бугро, любимец американских нуворишей, вряд ли являлся в 1880-х годах представителем «новейшей французской школы», ибо таковой, скорее всего, считались импрессионисты (см.: Conan Doyle A. The Sign of Four. Edited byShafquat Towheed. R 70). Так что квалификацию Тадеуша Шолто как знатока искусства стоит поставить под вопрос. С другой стороны, картины Коро стоили тогда немало — и это намекает на размер состояния, часть которого Тадеуш унаследовал от отца.
Получается, что в этой драме викторианского общества носителями социального добра, защитниками идеи справедливости и (не побоимся этого слова) гуманизма выступают чужаки, несистемные люди, чудаки, эстеты, один из которых наркоман, а другой к тому же вполне вписывается в тогдашний образ экзотического богатого гомосексуалиста. Богатство неправедно, справедливость — удел маргиналов. И тем не менее Холмс добровольно встает на защиту такого общества, делая это своей профессией. Викторианство на самом деле опирается на маргиналов — напомню, что и богатство свое оно добывает, так сказать, ad marginem, на краях мира, в Индии.
Мэри Морстен
Мисс Мэри Морстен — одна из тех удивительных, смелых и самостоятельных молодых викторианок, которых немало в холмсиане. Судьба этих героинь во многом схожа — ранняя смерть родителей (или отца), необходимость самостоятельно зарабатывать себе на жизнь в обществе, не очень благосклонно относящемся к подобной модели гендерного поведения. Обычно они идут в гувернантки, учителя или компаньонки. Обычно они не замужем, несмотря на часто уже не совсем юный возраст. Денег и приданого, достаточных, чтобы найти достойного по социальному статусу и приятного сердцу жениха, у них нет, а идея «продать» молодость и красоту в неравном браке им претит. Таких персонажей у Конан Дойля гораздо больше, чем обычных «барышень» и «мамаш», что довольно ясно говорит и о представлениях самого автора, и об обществе, которое он описывает (даже, скорее, анализирует). Расхожая картинка вновь оказывается под вопросом.
Мэри Морстен родилась в Индии в 1861 году; в возрасте пяти-семи лет была отправлена в закрытый пансион в Эдинбурге (судя по всему, из-за того, что ее мать умерла тогда; иначе это не объяснить). Отметим, что она родилась через три года после подавления сипайского восстания, которое играет столь важную роль в «Знаке четырех». Соответственно, мать ее стать жертвой восставших не могла — как это случилось со многими европейскими женщинами в Индии [29] . Видимо, жалованья отца хватало на то, чтобы содержать дочь в «комфортабельном» [30] (она сама его так называет) интернате; когда капитан Морстен сообщил ей о своем приезде в Британию в годичный отпуск, а потом исчез, Мэри было 17 лет. Видимо, это была очень самостоятельная девушка, так как она сама совершила вояж в Лондон, сама наводила справки об исчезнувшем отце и так далее. Тут возникает вопрос: как часто капитан Морстен вообще навещал ее? Судя по всему, нечасто. Мэри называет отца «senior captain of his regiment» (полк туземный, — отмечает в своем рассказе Джонатан Смолл), и служит он в Индии уже явно больше двадцати лет. Увы, добился капитан Морстен немногого. Он офицер охраняющего каторжников подразделения — что, надо сказать, не очень большая честь и заслуга. Можно предположить, капитан Морстен изо всех сил хотел сделать карьеру и из-за этого старался не покидать Индию. Так или иначе, перед нами не то чтобы полный неудачник (как покойный брат Ватсона), даже не частичный (как сам доктор Ватсон до определенного момента), а просто человек, много пытавшийся, но не преуспевший. К тому же, как свидетельствует Смолл, Морстен — вместе с майором Шолто — стал жертвой карточных шулеров на Андаманских островах; соответственно, его финансовые дела значительно ухудшились — не исключено, что он проиграл немало из того, что накопил за годы колониальной службы. Сокровища Агры были для Морстена единственным шансом уйти в отставку, приехать в Англию, обеспечить дочь, которую он, судя по всему, любил (Мэри упоминает об очень теплом тоне его записки, сообщающей, что он едет в Лондон), — тем более что она уже подходила к брачному возрасту, а значит, нужны деньги и приданое, чтобы составить хорошую партию. Собственно, все так и спланировали Смолл, Морстен и Шолто — Шолто отправится в Агру, найдет сокровище, отправит яхту за Смоллом и его товарищами, Морстен возьмет отпуск, и все встретятся в Агре, чтобы поделить добычу. Но Шолто обманул всех; он взял клад и уехал в Англию. И вот тут возникает еще более интересный вопрос: был ли обман Шолто его собственной инициативой, или это был его совместный с Морстеном план? В пользу первого предположения говорит то, что после бегства Шолто с сокровищем Морстен показал Смоллу газету, где майор был назван среди пассажиров судна, отбывшего в Англию. Значит, он сделал это в негодовании, ярости и даже отчаянии — иначе зачем показывать каторжнику, что его — вместе с ним самим, офицером — обманули? С другой стороны, это мог быть хитрый ход, чтобы обезопасить себя — ведь Морстену предстояло еще служить рядом со Смоллом, а это, учитывая нрав каторжника, было небезопасно. А так вся ненависть Смолла была направлена против Шолто.
29
Об этом см.: Appendix В. Colonial Contexts: Accounts of the Indian «Mutiny», 1857–1858 в: Conan Doyle A. The Sign of Four. Edited by Shafquat Towheed. P. 163–184.
30
Русский перевод несколько искажает смысл: «comfortable boarding establishment in Edinburgh» вовсе не значит, как в переложении Литвиновой, «один из лучших частных пансионов в Эдинбурге».
Морстен приезжает к Шолто и требует свою долю. Дальше происходит странное — якобы у капитана случается удар и тот умирает. О чем спорили сослуживцы? О том, сколько кому причитается? Вряд ли это могло стать предметом спора — разделить поровну клад несложно, это вопрос технический. Скорее всего, здесь такой вариант: Шолто действительно украл все и не собирался делиться, а Морстен явился эдакой немезидой. На что рассчитывал майор? Что Морстена никогда не отпустят в отпуск? Или что тот его не найдет? — звучит довольно глупо. Или же Шолто намеревался наврать, что никакого сокровища в Агре не было, мол, все это бредни одноногого каторжника? В пользу последнего варианта говорит то, что, судя по всему, сокровище так и не тратилось толком все эти годы — Шолто получил наследство от умершего дяди (его смертью он и воспользовался, чтобы покинуть Индию и выйти в отставку), и этого хватало на зажиточную жизнь. Если так, то он действительно мог надеяться доказать Морстену, что никакого сокровища не было, — мол, смотри, как я живу, где это богатство? Где роскошь, где нега? В этой точке действительно мог вспыхнуть яростный спор и капитана действительно хватить удар — впрочем, не стоит исключать и более мрачный вариант: майор Шолто запросто мог убить Морстена, а сыновьям в этом не признаться. Ведь слуга Шолто был уверен, что произошло именно убийство, а не несчастный случай…
И еще два соображения. После того как Мэри Морстен узнает о судьбе своего отца и о том, что тело его закопано в саду особняка Шолто, она не предпринимает ровно никаких усилий, чтобы перезахоронить его по-человечески. Ведь братья Шолто наверняка должны были наткнуться на труп — они же перекопали весь участок. Но нет, Мэри молчит — да и вообще забывает об отце. Думаю, она кое-что понимала в жизни и догадывалась, что это был за человек, капитан Морстен — неудачник, стороживший каторжников на краю земли, который к тому же странным образом исчез, как только оказался в Лондоне. Мэри своего отца по-настоящему не знала, для нее он был человек посторонний и, пожалуй, сомнительный; тем более что формальные вещи, которые требовали от нее приличия, мисс Морстен выполнила — тревогу подняла, полицию привлекла, десять лет спустя не побоялась обратиться к частному сыщику. Впрочем, последнее не совсем однозначно — ее просьба к Холмсу заключалась не в том, чтобы он помог отыскать следы отца, Мэри нужны были сопровождающие джентльмены для встречи, важной для ее собственного будущего. Мэри Морстен очень рациональна — не зря же, потеряв в этой истории сокровища, она тут же обрела мужа [31] .
31
Несмотря на несладкие финансовые обстоятельства, мисс Морстен не продавала жемчужины, которые слал ей Тадеуш Шолто. Она явно приберегала их для приданого.
Второе соображение — о социальном контексте этой линии сюжета. В «Знаке четырех» действуют грубые, алчные и довольно циничные офицеры-охранники. Далеко не цвет британской армии. Эти люди готовы нарушить присягу ради денег. Эти люди готовы отпустить каторжников на волю ради денег. Эти люди обманывают друг друга — причем, как мы видим, довольно примитивно. Один из этих людей, капитан Морстен, поплатился за свою наивность, другой из-за собственной алчности превратил свою жизнь в ад, так и умерев в страхе. Втроем, вместе с тупым и грубым инспектором Джонсом, Шолто и Морстен представляют в повести Государство. И это государство не вызывает у читателя ни симпатий, ни уважения.
Майор Шолто и его сыновья
Майор Шолто — главный злодей и самый аморальный тип в «Знаке четырех». Он нарушает присягу и вступает в сговор с каторжником. Он присваивает сокровища, ему не принадлежащие. Он обманывает всех — Морстена, Смолла и его трех подельников, он скрывает от дочери судьбу ее отца, он сознательно обрекает Мэри Морстен на нищету; то есть майор Шолто нарушил все мыслимые законы и моральные установления — предал свою страну, своего друга, своих товарищей по сговору, несчастную девушку; он пьяница, картежник, вор, трус, скряга, предатель и, возможно, убийца. Возможно, к тому же, в глазах викторианца, он ущербен еще по одной причине. Но сразу предупрежу: здесь мы вступаем в область догадок и предположений, основанных на довольно шатких основаниях, — прежде всего потому, что Конан Дойль в своих сочинениях о Холмсе не был особенно аккуратен и периодически забывал черты, которыми наделил своих героев (к примеру, он вечно путается насчет афганского ранения Ватсона — в руку или в ногу [32] ). Так вот, есть некоторые основания предполагать, что майор Шолто — эмигрант, этнический чужак в Англии. Прежде всего обратим внимание на фамилию. Существует шотландское имя Sholto, однако мои поиски людей с такой фамилией закончились неудачей (признаю, поиски не были сколь-нибудь последовательными и исчерпывающими). Такая фамилия для английского уха странна и намекает на то, что ее носитель — иностранец. Звучит она похоже на венгерскую, хотя таковой не является (впрочем, есть венгерский город Solt). В пользу венгерской — и, шире, центральноевропейской — версии говорит и то, как Шолто назвал своих сыновей: Бартоломью и Тадеуш. Наконец, когда Мэри Морстен в компании Холмса и Ватсона посещает экзотический приют Тадеуша Шолто, тот предлагает им промочить горло; винный ассортимент для тогдашней Англии довольно странный: токайское и кьянти. То ли еще одно проявление эксцентричности Тадеуша Шолто, то ли намек на центральноевропейское (точнее: с территории Австрийской империи) происхождение этой семьи (привычка пить кьянти тянется с тех времен, когда часть итальянских территорий входила в состав империи). Если эта версия верна (но ее надо доказывать — или опровергать — в специальном тексте, который требует серьезных изысканий), то главным злодеем в викторианской колониальной драме о любви, сокровищах, дикарях и индийских ужасах является эмигрант с европейского континента.
32
Или вспомним, как хронологическая неразбериха в нескольких текстах привела некоторых холмсоведов к экзотической идее, что Ватсон был уже один раз женат к моменту встречи с Мэри Морстен. Наконец, в самом «Знаке четырех» автор безнадежно перепутал время года: непонятно, когда происходит действие — в июле или сентябре.
Попытаемся реконструировать — и отчасти вообразить — историю этого странного семейства. Братья Шолто родились примерно в 1858 году (в 1888-м Тадеушу на вид «около тридцати») — то есть сразу после подавления сипайского восстания. В повести нет ни одного упоминания их матери — как, заметим, матери Мэри Морстен и матери доктора Ватсона. Точно так же непонятно, где братья родились, в Британии или Индии — но, скорее всего, в последней. Перед нами еще одна семья колониальных военных; судя по всему, Тадеуша и Бартоломью после смерти матери отправили в Британию и отец оплачивал их жизнь и учебу, возможно, даже в интернате. Так или иначе, когда майор выходит в отставку, им около двадцати лет и в родительском особняке они явно не живут: во время печального происшествия с капитаном Морстеном их нет дома. В 1882 году майор умирает. Судя по всему, ему было около шестидесяти — шестидесяти пяти лет. Соответственно, можно предположить, что майор Шолто родился где-то между 1825 и 1832 годом. Заманчиво представить его венгром, который, будучи юным офицером, принял участие в венгерском восстании 1848–1849 годов, откуда бежал в Великобританию и поступил на армейскую службу. Связей, денег и хорошего происхождения у Шолто не было, оттого пришлось отправиться в колонии, где он и провел почти тридцать лет. Он смог заработать немного, но — будучи картежником и пьяницей — скопить значительную сумму не смог, оттого и рискнул пуститься в авантюру с сокровищами Агры. Повторю: это только версия, которую надо проверять.