Шесть дней Ямады Рин
Шрифт:
А мы с Мелким в машину поскорее прыгаем. Дядюшка ждать не любит, а я очень пунктуальная.
– Может паршивец только из тюрьмы вышел?
– говорит водитель Ли задумчиво, постукивая по рулю пальцем.
Эк, его заинтересовал этот залетный мошенник.
– Вряд ли. Сколько он должен был отсидеть, чтобы быть не в курсе? Пятнадцать лет?
– рассуждает дальше Мелкий.
– И Хозяйку Рин сразу признал.
Мне, по идее, должно быть лестно, что всякая мелочь трепещет, но такие вещи меня не греют. Я откидываюсь на кожаную спинку, закрываю глаза и забываю о парне в спортивном
Пока Ли протискивает автомобиль в узких улочках Старого Района, Мелкий показывает мне в зеркало заднего вида туфли на высоченной шпильке. Я трясу головой, точно лошадь отгоняющая слепня. Нет!
– Убери!
– рявкаю я.
– Или сам носи.
Мелкий только плечами пожимает. Ему-то что? Это была настоятельная просьба дядюшки, который, как всегда не вовремя, вспомнил, что его наследница все-таки женщина. И если она, то бишь я, не хочет отказываться от привычки носить мужские костюмы, то пусть хотя бы шпильки надевает по торжественным случаям. А ведь туфли туфлям рознь. Мои удобные лоферы стоят, к слову, втрое дороже.
Когда мы подъезжаем-подползаем к воротам фамильного гнезда, там уже стоит вереница из авто моих драгоценных братьев по клану. Но внутрь никто не заходит. Меня ждут.
Мелкий выскакивает первым, чтобы открыть дверь наследнице. И будь я проклята, если в этих склоненных в почтительном поклоне головах сейчас не роятся самые странные мысли.
– Добрый день, Хозяйка Рин, - приветствует меня дядюшкин мажордом.
– По тебе прямо хоть часы сверяй.
Часы -- не часы, а опаздывать, когда тебя все ждут, нехорошо.
– Боко еще не сдох?
– Что ты такое говоришь, негодница?
– хихикает он.
– Живехонек-здоровехонек. Еще сто лет проживет.
– Упаси боги!
Боко -- это собака. Во всяком случае, так принято считать.
А вот и он. Легок на помине. Кургузое тельце покрыто пегой шерстью, хвост лысый, как у крысы, зато уши с кисточками, нижние клыки наружу торчат, один глаз закрыт бельмом, второй косит, а на макушке белый хохолок. Красавчик, да? И, что удивительно, с тех пор, как я переступила порог этого дома, чертова тварь не изменилась ни на йоту. Бессмертный он, что ли?
– Сгинь, сукин сын.
Боко демонстративно заваливается на бок и принимается чесать за ухом. Его розовое в пигментных пятнах пузо мелко-мелко трясется, словно от едва сдерживаемого хохота.
Я делаю резкое движение в его сторону. Если повезет, то я сейчас повторю подвиг 22-х летней давности -- наподдам ногой так, что тварь отлетит в другой конец веранды. Но и Боко не забыл тот прискорбный для его собачьей чести случай. Он молниеносно убирается с дороги. Что ж, определенно, в наших с гнусной псиной отношениях наметился прогресс. Я уже та не восьмилетняя сиротка, которая однажды дала ему себя покусать.
– А я не теряю надежду, что однажды вы помиритесь с милым песиком, - воркует
– Пообещай мне.
Не могу себе представить при каких обстоятельствах произойдет это примирение. Хотя, если пустить плешивую шкуру на стельки... Нет, вряд ли.
– Рада тебя видеть в добром здравии, Отец, - я вежливо уклоняюсь от невыполнимых обещаний и почтительно целую его тонкое, почти девичье запястье.
Описывать дядюшку не буду. Он выглядит точно так же как Боко, только ходит на двух ногах. И вместо бельма у него на левом глазу шелковая черная повязка. А так - и клыки, и белый хохолок, бородавка над бровью. И не исключено, что под широченным халатом есть еще и хвост. Или два.
Вместе мы воскуряем ароматические палочки перед портретом нашего покойного брата Ян Чэня. Да покоится с миром (на полочке в клановом колумбарии) прах всех ста сорока девяти кусков его бренного тела. Нашему примеру следуют остальные братья, некоторые даже шепчут что-то. Не уверена, что это молитвы, но со стороны выглядит весьма благочестиво.
– Ты разве не получала мой подарок, ребенок?
– спрашивает дядюшка Кента.
Еще как получала. Даже примеряла шутки ради. Брендовая шмотка от какой-то заокеанской модной знаменитости, в которой лично я выгляжу, как распоследняя шалава из сети заведений наших главных врагов - "Драконов".
– В следующий раз как-нибудь...
– ворчу я, мысленно приготовившись выслушать тираду про свою женскую сущность.
Но меня спасает звонок от Жмота.
– Ты хоть знаешь сколько я отдал за Шар Судьбы?!
– орет господин Юто.
– Тридцать, мать... мою, тысяч! Наличными! Тридцать, так их растак, тысяч! Отсчитал прямо в потные ладошки педрилы в перьях, который эту хрень изваял в промежутках между приходами!
А с виду и не скажешь, что высокий стройный молодой человек в безупречном костюме и узких очочках в золотой оправе умеет так кучеряво изъясняться.
– Это самое настоящее произведение искусства! На какой-то сучьей супервыставке оно отхватило главный приз. Типа, хрустальный, итить-колотить, стульчак!
– Серьезно? Шар из канцерогенного пластика?
– Хрен! Он сделан целиком из вторично переработанной фигни, собранной на склоне священной горы. Экологичнее не бывает.
– Хорошо, хоть не из использованных презервативов, - тихо радуюсь я.
– Подари этот шедевр какому-нибудь благотворительному фонду. От моего имени.
На другом конце эфира я слышу тяжелый вздох господина Юто. Слово "дарить", как и слово "платить", ему противно до глубины его жлобской души.
– Что?
– злюсь я, оглядываясь на глазеющих кланников.
– Я со своим бухгалтером разговариваю. По важному делу.
А потом мы закрываемся в той самой комнате с раздвижной дверью в сад. Только я, дядюшка и шесть главарей... то есть моих дорогих старших братьев. Седьмым был братец Чэнь. Пока его не взорвали в собственной ванне. И теперь нам предстоит придумать, что делать с этим фактом, чтобы сохранить лицо, а заодно и честь нашего древнего и славного клана.
Телохранители, в том числе Мелкий, остались по ту сторону двери. Такие вопросы решаются кулуарно, узким кругом, так сказать.