Шесть граней жизни. Повесть о чутком доме и о природе, полной множества языков
Шрифт:
Впрочем, кое-какой ремонт явно требовался. Я искренне радовалась, что буду командовать ремонтными рабочими, ведь и мои книги чем-то похожи на строительство. Поскольку чертежи-наброски всегда новые, я действую методом проб и ошибок, и добиться нужного соотношения разных материалов весьма непросто. Потому-то за письменным столом я ежедневно сталкиваюсь с ремесленными проблемами.
Здесь, на участке, мне предстояло завершить парочку проектов, а уж потом можно будет заняться жизнью и природой. Один проект был посвящен рекам, несущим свои воды по местам, где природа соединена с культурой, второй касался слияния гуманитарных и естественных наук в гуманизме эпохи Возрождения. Моим героем был Эразм Роттердамский, возродивший жанр эссеистики, но восхищал меня и
Я всегда симпатизировала идее энциклопедизма. Для нее большое и малое одинаково важны, ибо при отсутствии главных действующих лиц она показывает мир с разных сторон. Для меня Геснерова перспектива отвечала размаху жизни. В моей книге о Возрождении я отведу ему лишь одну из глав, но мне нравилась его манера объединять животных и языки, растения и литературу.
Масштабность его семидесяти книг, разумеется, нипочем не втиснуть в крохотную писательскую хижину на здешнем участке, да и видов животных вокруг куда меньше. И вообще, сумею ли я понять их сообщения? Ведь свои знания о жизни Земли я почерпнула через человеческий алфавит. А существа, что летали и ползали, лазали и плавали вокруг меня, наверняка имеют собственные языки, под стать своей природе. Они то были буквально близки к земле, то окрыленно легки, то двигались вперед ощупью, как корни. Так как же мне понять животных с их дописьменными языками? Обыкновенно различия воздвигают стены меж непохожими мирами.
Но, как часто бывает, жизнь сама разрешит эти проблемы.
Голубой cвод
Можно сказать, с домом я знакомилась сверху. Первым делом ремонтники увидели крышу, а там надо было заменить толь и восстановить изоляцию. Когда они, стоя в комнате, направили камеру тепловизора вверх, экран стал лавандово-голубым, как февральская ночь, что указывало на проникающий внутрь холод. Кое-где среди голубизны виднелись желтые пятнышки, а поскольку желтый означал тепло, это, вероятно, были остатки изоляции. Увиденное заставило меня призадуматься. Вокруг дома тут и там валялись клочья изоляции, похожие на маленькие облачка. Как они там очутились? Не ветром же их выдуло?
Ремонтники должны были вернуться в конце марта, и, чтобы утром встретить их на участке, я приехала заранее и впервые ночевала в доме. Когда я вошла, там было по-зимнему холодно, и, включив обогреватель, я пошла прогуляться по окрестностям. Свет четко прорисовывал контур и тень малейшей песчинки на голой земле, где всё готовилось одеться жизнью. Большая синица вывела несколько звонких коленцев, а многое другое покуда еще формировалось в почках и набухших семенами шишках. Казалось, будто здесь ожидают тысячи открытий.
По возвращении в дом я добавила тепла, включив плитку. И пока закипала вода для спагетти, немного порылась в картонных коробках с вещами из маминой квартиры. Много чего предстояло привести в порядок, но этим вечером я ничего делать не собиралась, рассчитывала просто почитать. Тишина навевала покой и была вполне под стать книге, которую я прихватила с собой. Речь в ней шла о космическом пространстве.
Ведь именно там однажды родились составные части жизни – в космосе, что был не больше сжатого кулака. Непостижимое мгновение он крепко сжимал будущие галактики и беспредельное грядущее. А затем грянуло бесконечное крещендо. Из малого начала явилась исполинская ширь звезд, которые за несколько миллиардов лет произвели углерод и кислород, серебро и золото и все прочие ингредиенты, необходимые для жизни. Протоны и электроны моего собственного тела и те некогда были космической материей или излучением. В общем, меня можно назвать остаточным продуктом умерших звезд или, скорее, комплектом звездного сырья. В нем недостатка нет, ведь до сих пор на Землю выпадают миллионы тонн космической материи.
Я
Звезды и планеты движутся в космосе, как части исполинского часового механизма. Подобно всем хронометрам, он порой нуждается в регулировке, а то ведь Луна потихоньку удаляется от нас. Правда, сейчас это мало что меняет, потому что удаляется она всего на четыре сантиметра в год.
По мере того как масштабы увеличивались, пространство расширяло стены дома. Ведь книжный астроном включил в великую панораму и самое малое. Если, например, поместить на расстоянии метра от глаза монетку в одну крону, за нею окажутся сотни тысяч галактик, а каждая галактика, в свою очередь, состоит из миллиардов звезд. В нашем Млечном Пути они рассыпаны по столь огромному пространству, что свет иных находился в пути миллионы лет. За это время сами звезды успели умереть, но их свет еще жил, – примерно вот так же в старых звукозаписях живет музыка умершего музыканта.
Куда направлялся свет? В космосе нет центра. Во всех направлениях он кажется одинаковым. Я с грустью подумала о зонде, на котором в космос отправили изображения двух людей. Не дерзко ли считать это важнейшей информацией о Земле? И если в космосе вообще есть языки, они, определенно, совсем другие, отличные от нашего. Подход к такому миру обеспечивает скорее математика, нежели слова.
Более удачной презентацией могла бы стать сделанная НАСА запись электромагнитных колебаний Земли. Их преобразовали в звук, и, когда мне однажды довелось услышать эту пульсирующую гармонию без начала и конца, я была как-то по-особенному взволнована. Вот так люди представляли себе музыку сфер? Кеплер верил в собственные умозаключения, что Сатурн и Юпитер – басы, Земля и Венера – альты, Марс – тенор, Меркурий же – дискант. Как они звучат на самом деле, я не знаю, но песнь Земли в записи НАСА создала у меня ощущение красивых и нежных жизненных вариаций планеты.
А видны ли нынче звезды? Я отложила книгу и, накинув куртку, вышла за порог. В книге, которую я читала, говорится, что девяносто процентов населения Западной Европы уже не видят настоящего звездного неба из-за нашего искусственного освещения. Конечно, в космосе царит мрак, но коль скоро мы состоим из вещества звезд, взглянуть на них, пожалуй, все-таки любопытно. Лишь Полярная звезда, тускло мерцая, светила сквозь атмосферу.
Однако краем глаза я заметила, как совсем близко что-то мелькнуло. Вроде бы какая-то тень? Может, на участке есть летучие мыши? У меня к ним двойственное отношение. Это единственные млекопитающие, которым удалось завладеть воздухом, и полет их виртуозен. В отличие от птиц, у них нет оперения, их крылья – голая кожистая перепонка, растянутая между большим и четырьмя остальными пальцами рук и продолжающаяся до ножной кости, что придает им большой размах. И это не просто изумительно. Их крылатые руки маневрируют в воздухе быстрее, чем мои пальцы на клавиатуре компьютера.
Для связи они пользуются быстрыми ультразвуковыми сигналами, которые пронизывают темноту, где прячутся ночные мотыльки. Для более приватного контакта характерны физическая близость и звуки слышимого диапазона. Например, однажды наблюдали самочку летучей мыши, которая помогала рожающей родственнице, показав ей сперва, какую надо принять позу, чтобы детенышу было легче появиться на свет, а затем приняв роды. Прямо как человек. Так почему же покрытые шерсткой, теплые летучие мыши кажутся такими чужими? Оттого, что они связаны с ночью, когда мы уединяемся и наши чувства спят?