Шесть серых гусей
Шрифт:
Он усмехнулся.
— Я был ранен, — пояснил он. — Меня выхаживали на какой-то ферме, и две недели я пил только козье молоко и ел поленту.
— Ранен! — воскликнула она. — Я могу тебя…
— Иди-ка лучше к нему, — ответил Ларри. — Ты была с ним груба, так что не стоит больше искушать судьбу, а не то ты перестанешь быть ему нужной.
— Этого только не хватало, — заметила она.
— Кстати, я не сказал тебе, как я его узнал? По платочку, похожему на ткань, из которой сделана палатка Нобиле. Эта ткань лежала в гараже!
— По крайней мере ты помнишь хоть о чем-то, что было в гараже, — прошептала она тихо.
Домитилла на минуту прикрыла глаза, и на лице ее появилось то самое выражение, какое было в тот день, когда он впервые увидел ее в квартире Амброджио. Потом она повернулась и, даже не махнув на прощание рукой, ушла. Он видел, как она торопливо шла по площади и исчезла в толпе, по-прежнему стоявшей на краю лавового потока, поглотившего больше половины деревни.
«Домитилла!» — захотелось ему позвать, но он не смог произнести ни звука.
12
22 марта
Ларри, не прячась, двинулся по дороге, ведущей в Портичи 131 . На обочине было припарковано штук пятьдесят грузовиков Пятой армии, и здоровенные весело ржущие джи-ай выгружали стопки серых одеял и складывали их на обочине. Чуть дальше, вокруг опустевшей риги, в спешке разбивались конусообразные палатки, которые он уже видел на военной базе на Сицилии. В каждой палатке можно было разместить десяток походных кроватей, но он был убежден, что американцы плохо знали жителей разрушенных домов, если думали, что те отправятся жить в американский лагерь, а не к родственникам и соотечественникам, чьи дома пощадила стихия. Солдаты, ставившие палатки, смеялись и шутили, как будто извержение Везувия для них было лишь временной передышкой, отпуском, экзотическим способом вырваться на время из монотонного казарменного быта и быть подальше от опасностей, ожидавших их на передовой.
131
Город в 8 км от Неаполя, на юго-западном склоне Везувия.
Он предпочел наблюдать за этой суетой из риги, откуда были видны ряды палаток, и ждать, когда, следуя добрым принципам Пятой армии, начнут раздавать продовольствие. Он был так голоден, что для того, чтобы приглушить боль в желудке, старался вспомнить, когда в последний раз ел. Он стащил немного хлеба в Троччиа, нашел два сморщенных яблока на хуторе возле Масса, но последняя настоящая трапеза была больше десяти дней назад. Так не могло больше продолжаться! Время от времени он впадал в полуобморочное состояние: ноги становились ватными, и он погружался в какой-то бледный и мутный мир, где не было ни плотности, ни силы тяжести, а гигантский конус на вершине вулкана превращался в огромное молочно-белое облако, готовое воспарить в разреженном воздухе.
Неожиданно его внимание привлекли голоса, раздававшиеся совсем близко. Он подошел к окну и мельком увидел двух человек, входивших в ближайшую к риге палатку, продолжая начатый разговор. Собственно, звучал даже не разговор, а монолог одного из собеседников:
— Мне нравится атмосфера временного лагеря, полковник. Это напоминает бои, которые мой отряд вел с австрийцами на Пьяве 132 , пытаясь стабилизировать линию фронта после событий в Капоретто 133 . Это случилось, кажется, в конце девятьсот семнадцатого… Господи, тогда все было по-другому, короля уважали, несмотря на поражение, а какой был боевой пыл! Ваши деятельные и энергичные молодые солдаты возвращают мне частицу той жизненной силы, которая была в нас тогда…
132
Река в Северной Италии.
133
Местечко в Северной Италии на р. Изонцо, в районе которого во время Первой мировой войны австро-германские войска прорвали итальянский фронт 24 октября 1917 г
Это горячее пылкое признание было встречено молчанием, словно человек, к которому оно было обращено, не знал, что ответить. Оно было произнесено на прекрасном английском с легким итальянским акцентом, тогда как сам он говорил по-итальянски бегло, но с ярко выраженными англосаксонскими интонациями. Полотнище палатки не доходило до земли, и Ларри мог видеть безупречные гетры говорившего, полы его длинного пальто из плотной шерсти и заляпанные грязью башмаки полковника.
— Мои парни здесь не для того, чтобы сражаться, а чтобы помогать гражданскому населению, — уточнил последний казенным языком. — А так вы правы, синьор. Энергия им понадобится. Извержение! Только этого нам не хватало!
— Но, полковник, люди, живущие рядом с Везувием уже много веков, привыкли к смене его настроений, к его капризам и вспышкам гнева! Это часть их жизни! Сколько раз я слышал, как крестьяне говорили: «Я женился, когда было извержение девятьсот шестого» — или: «Моя мать умерла, когда было извержение двадцать девятого». Извержения случаются не так уж редко, и они служат вехами в жизни людей. Я и сам как-то заметил, что говорю своим студентам или коллегам по университету, что такую-то теорему я доказал в год извержения тысяча восемьсот семьдесят второго, а вот этот интеграл был взят мной тогда, когда потоки лавы дошли до Боскотреказе!
— Так вы профессор математики? — спросил полковник с внезапным уважением.
— Да, я преподавал в Принстоне, — просто ответило шерстяное пальто. — В тысяча девятьсот тридцать третьем, когда тоже было извержение. Я даже встречался там с Эйнштейном, вскоре после его приезда в Америку, и имел возможность беседовать с ним. На самом деле изучить лаву на месте я смог только в тысяча девятьсот двадцать девятом. В тот год у меня возникла мысль о том, чтобы построить плотину в Большом ущелье, которая, возможно, смогла бы спасти деревни в Пагани и Кампителли. Кстати, может быть, вам будет интересно узнать, что я передал сохранившиеся чертежи блестящему молодому капитану, которого вы только что видели. До войны он был архитектором. Он считает, что дамбу такого типа можно соорудить на западном фланге, в глубине ущелья Лошади, и отправился обсудить это с саперами. Вы же знаете архитекторов! Как только им представляется возможность, они стремятся воздвигнуть стены, достойные Иерихона! Он должен заехать за мной на джипе, так что я вынужден покинуть вас, полковник.
Они попрощались, затем говоривший вышел из палатки. Несмотря на игривую тирольскую шапочку, украшавшую голову незнакомца, Ларри хватило нескольких минут, чтобы понять, что это дон Этторе Креспи, хотя он видел его лишь однажды, да и то мельком, а молодой архитектор, о котором тот говорил, — не кто иной, как Пол. Говорила же ему Домитилла, что Пол приходил к Креспи, чтобы разузнать о его исчезновении. Да и как он мог этого не сделать! Тогда они, вероятнее всего, и познакомились.
Ларри спрятался в риге и с бьющимся сердцем стал думать, что ему предпринять. Ни в коем случае нельзя было упускать возможность встретиться с Полом, но при мысли об этом его охватывала тревога. Как Пол воспримет его появление после того, как он во второй раз исчез и так долго не давал о себе знать? Совсем по-другому его смущало присутствие Креспи. К нему вновь вернулось почтение к университетской иерархии, которое, как ему казалось, давно исчезло, и уважение к статусу профессора не позволяло ему предстать перед таким важным лицом, как бывший коллега Эйнштейна, — Домитилла ничего ему об этом не рассказывала! — в облике бродяги. В этот момент какой-то солдат со стопкой одеял прошел вдоль стены риги. Выйдя из своего укрытия, Ларри окликнул его.
— Эй, Джо, шерсть — это здорово, но лучше бы ты принес воды и мыла! Меня даже козы боятся.
Он говорил на смеси английского и итальянского, которую сам изобрел. Солдат остановился как вкопанный, потрясенный как его внезапным появлением, так и его речью (которую, вероятно, принял за какой-то местный диалект), и с удивлением его рассматривал.
— Ты чего хочешь? Супа? Его раздают вон там, суп и сгущенку.
— Знаю, но мне бы воды, чтобы привести себя в порядок!
— Извини, приятель, но в Тридцать шестой дивизии нет салона красоты! Хотя это было бы неплохо, потому что у нас есть парни, которые не мылись с самой Сицилии и здорово воняют.