Шестая плоскость
Шрифт:
– Я в курсе. И все улажу. Но мне потребуется твоя помощь.
– Теперь ты имеешь наглость просить о помощи? Даже требовать?
– поразился глава администрации, - воистину, ты не видишь берегов...
– Говорю тебе, я улажу эту ситуацию. И компенсирую твои неудобства.
Шумный вздох Ольфи затрещал помехами в трубке.
– Если информация о твоих делах уже попала наверх, деньги не помогут.
– Ты можешь надавить на нужных людей. Поверь, тебе это окупится сторицей, - Баром закурил и снова выглянул
– Я, подумаю, что можно сделать, - отрывисто произнес Нокот, - мы эвакуируем вас за пределы Краса, если мой план сработает. Ты оставил кого-то за старшего на своих объектах?
– У моих людей есть инструкции на случай моего исчезновения.
– Пришли мне свои координаты и жди, - услышал Баром, прежде чем связь оборвалась.
Он сел на пол там, где стоял. Взглянул на Атви.
'Надо было все-таки ее спровадить, - возникла у него болезненная мысль, - слаб я стал и сентиментален до одури. Позорище'.
Баром отвернулся - на секунду ему показалось, что он мог бы придушить ее во сне. Нажал кнопку 'Отправить' над сообщением с их геолокацией. Привалился к стене. Скоро его накрыла тревожная дрема.
В этом мороке над ним довлел стыд за потерянный контроль. Он ненавидел Вишенку, за то, что та оказалась злопамятной тварью, и ее сына, которому вздумалось сдохнуть именно сейчас. Предателя-Кута и его бойцов, которых надо будет покарать, когда все утихнет. Ненавидел Атви за то, что она намертво засела у него в голове и себя, за то, что позволил этому случиться.
'Если бы не эта сладострастная ересь, я бы предвидел подобные события. И был бы готов...'
Все это время в районе затылка зрело мерзкое предчувствие. Оно пухло, раздувалось и росло, как гигантский гнойник, пока не лопнуло, забрызгав кровью комнату с щелями в полу. Барома передернуло, он очнулся, треснулся виском об подоконник. Подскочил.
– Подъем, быстро, мы уходим! Резче, встала, побежала!
– затряс он Атви.
Та бессмысленно захлопала глазами, вспоминая, где находится. У нее хватило ума не задавать вопросов. Они подхватили сумки и выбежали на улицу. Снаружи почти стемнело. Баром понял, что их вырубило часов на шесть.
Он вдруг осознал, что на улице стоит неестественная тишь. Деревня словно вымерла. Ни прохожих, ни голосов, ни даже зуда насекомых.
Издалека приближался рокот ветроплана. Через минуту аппарат показался над ветвями деревьев и начал снижение.
Атви попыталась перекричать шум ветра и стрекот лопастей:
– Это те, от кого мы бежим? Или те, кто прилетел вывезти нас отсюда?
– Если бы я знал.
Эти слова резанули ей по сердцу, с затылка набежала горячая волна паники.
Бегство не имело смысла: ветроплан приземлился, подняв вихрь мусора и песка. Из него выпрыгнули шестеро вооруженных компрессоров.
– Руки за голову! Лечь на землю!
– заорал один из них.
Баром и Атви не шелохнулись.
– Парни, я работаю на главу администрации Циклотронной плоскости, - спокойно произнес он, - позвоните начальству.
– На землю, живо!- повторил компрессор.
– Мы действуем по его приказу!
***
Атви очнулась на полу тесной коробки метр на метр. Судя по звукам, сделана она была из металла. Под потолком сиял зеленовато-белесый светодиод. Высоты едва хватало, чтобы подпрыгнуть. Ни решеток, ни окон здесь не было. Зато в верхнем углу висел глазок камеры, а в нижнем - стояло ржавое ведерко. Дверной панелью могла быть любая из стен - они казались абсолютно одинаковыми.
Последнее, что она помнила - на запястьях клацают наручники, их с Баромом заталкивают в ветроплан с мешками на головах, а затем ей в шею входит игла.
Ситуация не раз виделась ей в кошмарных снах, и от этого казалась нереалистичной. Транквилизатор до сих пор действовал, притупляя осмысление происходящего. Она обняла колени и села. Обнаружила, что все еще одета в платье и жилетку режимных цветов, в которых отправилась на открытие нового магазина.
'Спокойно, - сказала она себе, - Баром нас вытащит. Он что-нибудь придумает. Всегда придумывал'.
Чтобы успокоиться и представлять, сколько прошло времени, она принялась считать. Сбилась на пяти тысячах, коротко всплакнула сухими глазами и начала с нуля. На этот раз ее хватило до семи тысяч. Желудок сводило от голодной боли. Спустя часы или века раздался электронный писк, и одна из стен приподнялась над полом. Снаружи было темно. Чьи-то руки втолкнули в коробку поднос с двумя плошками. В одной оказалась вода, а в другой - порция коричневого биокорма. Того самого, которым она питалась всю жизнь в Старостопольской, и который всегда принимала за нечто иное.
'Интересно, подумала она - будь у меня скрепка, чем бы мне виделся этот обед? Жареным сонгом? Лимонным пирогом?'
После еды ее осенило - кулон! Нужно послать Барому импульс! Рука дернулась к шее, но не нащупала привычной игрушки. Она судорожно стала обшаривать карманы, уже понимая, что ничего не найдет. Его забрали, как и все остальное. Лишь тогда ее припечатала многотонная тяжесть изоляции и безысходности, и она заревела.
Шли часы, и ничего не происходило. Она гадала, когда за ней придут, будут ли допрашивать. Сочиняла версии и репетировала ответы. Со временем вычислила, что корм приносят каждые восемь часов. На третий раз попыталась заговорить с руками, мелькнувшими в прорези:
– Эй, а что насчет ведра?
Ответа не последовало.
Через шесть порций биокорма она пододвинула емкость к двери, страдая от вони. Ее забрали и вернули пустой еще через восемь часов. Чтобы не сойти с ума, она пыталась медитировать, бегать на месте, пересказывать себе в подробностях сюжеты когда-то прочитанных книг. Изобретала оправдания отсутствию скрепки и шраму за ухом. Но большую часть времени - думала о Бароме.
Свет в коробке горел постоянно, и иногда она не могла понять, бодрствует или спит с открытыми глазами. Вскоре она потеряла счет времени. Впала в анабиоз, который прерывался приемами корма. В один из дней произошло сразу два события - она очнулась с кровью на платье, провела подсчеты и поняла, что сидит в этой конуре уже три недели. Подол пришлось порвать на лоскуты. А затем дверная панель неожиданно отъехала в сторону. В проеме показалась высокая фигура.