Шестая сказка
Шрифт:
Амаль, погрузившись в свои воспоминания, вновь ощутила себя той маленькой девочкой, которую перекидывало от надежды к разочарованию, штормило в чувствах. Мачехины дочери не нуждались в особой компании, они всегда были друг у друга. А вот Амаль оставалась одинокой, и на фоне их чириканья между собой это ощущалось особенно остро.
Эх, попадись они ей сейчас! Уж девушка бы не остановилась на запачканных платьях и поломанных куклах. Сейчас бы она придумала что-то более изощренное. Амаль поймала себя на мыслях, что придумывает, как бы могла досадить тем, кто так и не стал ей ни сёстрами, ни подругами. Они
Дурынды! Глупые кокетки! Как они поддерживали Рамину с двух сторон, как правдоподобно играли скорбь!
Амаль сжала пальцы в кулаки, прижала их к груди и закричала, заливаясь обжигающими слезами:
– Ненавижу!!!
Выплеск ярости утомил и расслабил. Воображаемая Рамина, видимо, испугалась и исчезла, будто ее и не было. А ведь девушке осталось сказать ей еще так много! Все, что накопилось за эти годы, ревность и детские обиды.
Нянюшка, добрая нянюшка! Ее не показал на похоронах прозрачный шар. Разрешили ли ей вообще попрощаться с Амаль? Почему Рамину оказалось вообразить легче, чем добрую старушку?
Теперь по щекам Амаль текли уже иные слезы – светлые, чистые, хоть и не менее горькие. Девушка ведь даже и не подумала о нянюшке, когда глотала яд. Бедная-бедная старушка! Как она, должно быть, ненавидит сейчас свою подопечную!
11
Мирас еще раз оглянулся на Валида, беседующего у двери в келью Хейко со стариком-служителем. Встреча оказалась совсем не такой, какой ее представлял себе юноша. Впрочем, остался еще один служитель – Мауни. Именно он больше всего убеждал Мираса, что именно Амаль его невеста. Этого служителя угрызения совести вряд ли коснулись.
Мирас больше не захотел смущать ничьи умы и пошел наугад, надеясь, что не заблудится на прихрамовой территории. Сад тут был знатный. Плодоносящие деревья, густые аккуратно подстриженные кустарники, овощные грядки. Вдалеке виднелись хозяйственные постройки, и там шла оживленная работа: несколько строителей перестилали крышу, несколько возводили новые стены. Рабочие месили раствор и туда-сюда возили тележки с камнями.
Мирас услышал знакомый голос:
– Бездельники! Храм не заплатит вам за такую работу! Если считаете, что оплата идет за каждый день – ошибаетесь – по факту выполненного!
На Мауни была другая одежда, и обязанности, видимо, стали другими. Теперь он не сидел, собирая подаяния прихожан. Ему поручили стройку, и служитель пыжился перед трудягами. Служитель вещал, вставляя в речь строчки из святых книг, будто намеревался прочитать целую проповедь, перемежал их ругательствами на всех местных диалектах и сыпал обещаниями того, какая кара настигнет несчастных в послесмертии за тяп-ляп сделанную работу.
Вдруг Мауни прервался на полуслове, оглянулся по сторонам и затих, словно у него больше не было причин казаться
– Работайте, – неожиданно тихо и миролюбиво разрешил он, а потом присел неподалеку, прямо на траву, периодически выглядывая, не появится ли вновь его соглядатай.
Мирас подошел ближе. Мауни выглядел уставшим и разочарованным жизнью, будто на него взвалили непосильную ношу.
– Тебя приставили надзирать, а не прохлаждаться в тени! – выдал юноша, не особо надеясь, что служитель его услышит.
Однако тот взвился со своего места, не оглядываясь, подскочил к работягам, снова начал толкать речь. Те лишь на мгновение застыли, а потом продолжили работу. Мауни оглянулся, вглядываясь в каждую тропинку, тяжко вздохнул и потер виски, будто страдая от головной боли.
У Мираса было много времени. Он еще пару раз подшутил над служителем, а потом ему надоело, ну, право слово, жить в таком напряжении – никому не пожелаешь. К Мауни вернулся бумеранг судьбы.
Мирас вздохнул, на миг прикрыл глаза, и сам не понял, что произошло: прихрамовая территория сменилась незнакомой гористой местностью, где эхо гуляло под руку с ветром, парили гордые птицы, и облака цепляли снежные вершины. Вдалеке, с высоты виднелась лента реки, леса, состоящие из вековых деревьев, и никакого человеческого поселения вблизи.
Юноша понятия не имел, куда его занесло. Если все ранее происходящее поддавалось логике, то сейчас случилось непонятное. Он ни разу не был в этой местности, его ничего не связывало с ней, ни память, ни эмоции, ни мечты. Это Амаль хотелось повидать мир.
Воспоминание о супруге оказало эффект холодного душа. Мирас забеспокоился, как она там, в Вечном Мире. Он не слышал и не чувствовал ее больше, с тех пор как очутился в мире живых. Печаль коснулась юноши, легко, будто перышко, или паутинка на ветру, а как вернуться в Вечный Мир – не известно.
Тогда Мирас просто пошел вперед. За поворотом обнаружилось огромное, поросшее мягкой травой поле, на котором пасся табун. Прекрасные сильные кони с развевающимися гривами и хвостами, изящные кобылы, быстроногие жеребята – не меньше сотни голов. Животные пощипывали сочную зелень мягкими губами под охраной нескольких огромных мохнатых псов и их хозяйки – невероятной красоты девушки в непривычном глазу Мираса наряде: черкески и мужских кожанных штанах. За поясом у незнакомки с одной стороны торчал кинжал, а с другой – кошка-пятихвостка.
У Мираса перехватило дыхание. Его словно одновременно сдавили огромным кулаком и в то же время подарили гигантские крылья. Он забыл обо всем, кроме мысли, что именно эта девушка предназначена ему в единственные возлюбленные. Именно о такое невесте рассказывала ему матушка. Фейерверк чувств обрушился на юношу и захлестнул с головой.
Мирас, завороженный и покоренный красавицей до глубины души, подошел к ней. Пара мохнатых псов повела ушами при его приближении. Один угрожающе зарычал. Девушка обернулась на юношу, посмотрела, немного нахмурившись и удивленно приоткрыв пухлые губы. Будь парень живым, он бы, наверное, тотчас умер на месте. Ее глаза казались бездонными озерами. Длинные ресницы оттеняли фарфоровой гладкости и белизны щеки.