Шестая жена короля Генриха VIII

Мюльбах Ф.

– О, – пробормотала девушка, – он опять будет называть меня своей Джеральдиной! И ведь не меня, а королеву целует он в моих объятиях!

– Да, сегодня еще раз будет так, Джейн, но клянусь тебе, что это будет в последний раз сегодня, и больше тебе уже не придется принимать его таким образом!

– Я увижу его в последний раз? – с выражением отчаяния спросила леди Джейн.

– Нет, Джейн, сегодня в последний раз Генри Говард будет любить в тебе королеву, а не тебя самое!

– О, меня-то он никогда не будет любить! – печально промолвила леди Джейн.

–

Он полюбит тебя, так как именно ты спасешь ему жизнь! Торопись же, Джейн, торопись! Поскорее напиши ему одно из тех нежных писем, которые ты составляешь с таким мастерством; пригласи его на свидание в обычное время сегодня же ночью.

– О, наконец-то я снова увижу его! – едва слышно прошептала леди Джейн, подходя к письменному столу, и дрожащей рукой принялась писать. Но вдруг она остановилась и подозрительно пристально взглянула на отца. – Вы поклянетесь мне, отец, в том, что Генри не будет угрожать опасность, если он явится на это свидание? – спросила она.

– Клянусь тебе, Джейн, что ты спасешь ему жизнь! – воскликнул граф Дуглас. – Клянусь тебе, Джейн, что ты отмстишь королеве, отмстишь за все те мучения, унижения и отчаяние, которые ты перенесла из-за нее! Сегодня она – еще королева Англии, завтра же она будет простой преступницей, томительно ожидающей в стенах Тауэра часа возмездия, а ты будешь седьмою супругой Генриха! Пиши же, дочь моя, пиши! И пусть любовь продиктует тебе то, что нужно.

V

ПРАЗДНИК МЕРТВЫХ

Уже давно не видели короля таким веселым, как в этот вечер на празднестве, уже давно он не был столь внимательным и нежным супругом, беззаботным собеседником, веселым светским человеком.

Болезни ног короля, казалось, как не бывало, и даже тяжесть его тела, по-видимому, обременяла его менее обыкновенного, так как он довольно часто поднимался со своего кресла на колесах и делал несколько шагов по ярко освещенному залу, в котором оживленно толпились дамы и кавалеры в бальных туалетах, звучали веселый смех и музыка.

Какую нежность Генрих проявлял сегодня к своей супруге! Как чрезвычайно милостиво отнесся он к. герцогу Норфольку! С каким вниманием прислушивался он к словам графа Сэррея, когда тот, по желанию короля, продекламировал несколько новых сонетов к Джеральдине!

Это заметное благоволение по отношению к благородному Говарду привело в восторг католическую партию при дворе и вселило в нее новые надежды.

Однако та маска, которою Генрих прикрывал свой гнев, нисколько не обманывала Джона Гейвуда. Он один во всем зале не верил ни веселости, ни нежности Генриха VIII. Он знал короля; он знал, что именно тем, к кому Генрих относился с наибольшей любезностью, следует более других бояться его. Поэтому шут наблюдал за королем и по временам видел, как под любезной маской короля то и дело сверкали вспышки гнева. Шумная музыка и оглушительная радость не обманывали уже Джона Гейвуда. Шут видел смерть, стоявшую за этим блеском жизни, он ощущал запах тления, таившийся в аромате этих пестрых цветов.

Джон Гейвуд уже не болтал и не смеялся. Впервые после долгого перерыва, король не нуждался в веселых шутках и остротах шута для того, чтобы прийти в веселое настроение. Таким образом, шут мог на досуге предаться наблюдениям и размышлениям. И он использовал эту возможность. Он видел, какими торжествующе уверенными взглядами обменивались граф Дуглас и Гардинер, и это заставило его с недоверием отнестись к тому факту, что столь ревнивых фаворитов Генриха по-видимому нисколько не беспокоила явная милость короля, выпавшая в этот вечер на долю Говардов.

Между прочим до слуха Гейвуда донесся такой разговор.

– А стражи Тауэра? – спросил Гардинер, проходя мимо него с Райотчесли.

– Они ждут возле кареты, – лаконически ответил последний.

Было совершенно ясно, что сегодня кого-нибудь арестуют.

Становилось ясно, что среди этой веселой, пышной, праздничной толпы был человек, который, покинув эти блестящие залы, еще сегодня увидит мрачные стены Тауэра*.

* Замок, неизвестно когда и кем выстроенный в центре Лондона. В истории Англии играет выдающуюся роль. До шестнадцатого века в нем пребывали короли, по крайней мере до коронации, но Генрих VIII превратил его в государственную тюрьму.

Вопрос состоял лишь в том, кто этот человек, для которого блестящая комедия этого вечера превратится в печальную драму?

Джон Гейвуд почувствовал необъяснимый страх, объявший его сердце, и бросавшаяся в глаза нежность короля к своей супруге не на шутку испугала его. Но нигде не было следа, который мог бы привести его на верный путь, нигде не было нити, которая могла бы провести его через лабиринт этих ужасов.

– Нет, когда боишься черта, лучше всего спрятаться под его защиту, – пробормотал шут и, проскользнув за трон короля, скрючился возле него на полу.

Никто не обратил внимания на то, что Джон Гейвуд притаился позади короля, никто не видел пристального взора его глаз, из-за трона наблюдавших за всем залом.

А шут мог видеть и слышать все, что происходило вблизи короля, мог наблюдать за каждым, кто приближался к королеве. Он видел и леди Джейн, стоявшую возле трона королевы; видел, как граф Дуглас приблизился к своей дочери и как она смертельно побледнела в ту минуту, когда он подошел к ней.

Граф Дуглас остановился возле дочери и, со странной улыбкой кивнув ей головой, сказал:

– Ступай, Джейн, и перемени свой туалет! Уже пора. Смотри, с каким страстным нетерпением смотрит Генри Говард и каким томным и любовным взором он манит королеву. Итак, иди, Джейн, и помни свое обещание!

– А вы, отец, тоже будете помнить свое обещание? – дрожащим голосом спросила девушка. – Ему не будет грозить опасность?

– Да, я сдержу обещание. Но теперь спеши, Джейн, и будь умна и ловка.

Леди Джейн кивнула головой и пробормотала несколько невнятных слов, а затем приблизилась к королеве и, под предлогом внезапного нездоровья, попросила разрешения покинуть праздник.