Шестая жена короля Генриха VIII

Мюльбах Ф.

– Норфольк может спать, а я, король и повелитель, напрасно, словно последний нищий, вымаливаю у Бога хоть немного сна, хоть немного отдыха от этих страданий! Но это предатель Норфольк мешает мне спать! Мысль о нем лишает меня покоя и не дает отдохнуть. И я даже не могу разорвать своими руками этого предателя!… Я – король, но все же так слаб, так беспомощен, что не могу найти средство предать в руки правосудия преступника и покарать его за греховодные и богохульные дела! О, где я найду такого верного друга, настолько преданного слугу, который осмелится понять мои невысказанные мысли и исполнить желания, для которых я не нахожу слов?

Как

раз в этот момент, когда Генрих думал об этом, сзади него открылась дверь и вошел граф Дуглас. Его лицо сияло гордостью и торжеством, а во взоре светилась дикая радость, так что даже король был поражен.

– Однако! – недовольно буркнул он. – Вы называете себя моим другом и позволяете себе быть веселым, тогда как ваш король является бедным узником, которого злая подагра приковала к этому стулу.

– Вы выздоровеете, ваше величество, и освободитесь из этих уз, чтобы предстать ослепительно сверкающим победителем, одно появление которого немедленно же повергает в прах всех его врагов и уничтожает всех, злоумышляющих против него!

– Значит, есть еще такие предатели, которые злоумышляют на короля? – сердито спросил Генрих, и его лоб мрачно омрачился.

– Да, еще есть такие предатели!

– Назовите мне их! – сказал король, дрожа от страстного нетерпения. – Назовите мне их, чтобы моя рука раздавила их и чтобы меч карающего правосудия снес головы виновных!

– Совсем излишне называть их, так как вы, ваше величество, слишком мудры и проницательны, чтобы не знать их! – Граф Дуглас ближе подошел к королю и, склонившись к его уху, продолжал: – Ваше величество! Я считаю себя вправе назвать себя самым верным, самым преданным слугой вашим, так как сумел прочитать ваши мысли. Я понял благородное страдание, разрывавшее вашу грудь и гнавшее сон от ваших глаз и мир от вашей души. Вы увидали врага, подкрадывавшегося во тьме; вы услыхали легкий шорох змеи, которая собиралась ужалить вас в ногу своим ядовитым жалом. Но вы настолько благородны, настолько бесстрашны, что не хотели сами стать обвинителем; вы даже не захотели отодвинуть ногу от змеи, собиравшейся ужалить вас. В дивном величии и милосердии вы улыбались тому, в ком знали врага. У меня же, ваше величество, другие обязанности; я – та верная собака, которая только и смотрит, что за безопасностью своего господина, и готова напасть на каждого, кто осмелится угрожать ему. Я видел змею, которая хотела бы умертвить вас, и теперь хочу раздавить ей голову!

– А как зовут змею, о которой вы говорите? – спросил король, и его сердце забилось с такой силой, что даже вздрагивали губы.

– Эту змею зовут Говард! – серьезно и торжественно сказал граф Дуглас.

Король испустил дикий крик и, забыв о подагре и страданиях, вскочил со стула.

– Говард? – сказал он с мрачной улыбкой. – Вы говорите, что Говард угрожает моей жизни? Который же именно? Назовите предателя!

– Я называю их обоих – отца и сына! Я обвиняю герцога Норфолька и графа Сэррея! Я утверждаю, что они – государственные преступники, покушающиеся на жизнь и честь моего короля и с богохульным высокомерием сами простирающие руки за королевским венцом!

– Ага, я знал это, знал! – крикнул король. – Вот от того-то я и не находил сна, оттого-то мое тело терзалось словно раскаленным железом! – Затем, уставившись сверкающими злобой глазами на Дугласа, он спросил с мрачной улыбкой: – И ты можешь доказать, что Говарды – предатели? Ты можешь доказать, что они домогаются моей короны?

– Надеюсь, что могу, – ответил Дуглас. – Конечно, это – не очень неоспоримые, веские улики…

– О! – перебил его король с необузданным смехом, – совсем и не потребуется слишком веских улик, дайте мне только самый крошечный кончик самой тоненькой нити, и я совью из нее такую прочную веревку, что на ней легко будет вздернуть на виселицу одновременно и отца, и сына!

– Ну, насчет сына доказательств совершенно достаточно, – улыбаясь сказал граф. – Что же касается герцога Норфолька, то я хочу привести вам, ваше величество, несколько обвинителей, которые наверное представят вам достаточно веские улики, чтобы довести герцога до эшафота. Позволите ли вы мне немедленно привести их?

– Да, ведите, ведите их! – воскликнул король. – Дорога каждая минута, когда речь идет о наказании предателей!

Граф Дуглас подошел к двери, открыл ее, показались три закутанные в густой вуаль женские фигуры, которые молча поклонились королю.

– Ага! – с жестокой улыбкой шепнул Генрих VIII, снова опускаясь на стул. – Так вот те три парки, которые держат в своих руках нить говардовской жизни и, можно надеяться, наконец-то оборвут ее!… Я дам им ножницы для этого, а если эти ножницы окажутся недостаточно острыми, то я готов своими королевскими руками помочь порвать ее!

– Ваше величество, – сказал граф Дуглас, в то время как по данному им знаку все три женщины сняли вуали. – К вам явились мать, дочь и возлюбленная герцога Норфолька, чтобы обвинить его в государственной измене; кроме того мать и дочь могут засвидетельствовать виновность в таком же преступлении также и графа Сэррея!

– О, что вы сказали! – воскликнул король. – Значит, действительно очень тяжело то преступление, которое так возмутило благородных дам, если они не считаются с голосом природы!

– Так оно и есть! – торжественным голосом сказала герцогиня Норфольк, а затем, сделав несколько шагов по направлению к королю, продолжала: – Ваше величество! Я обвиняю герцога, своего разведенного мужа, в государственной измене и в нарушении верности королю. Он решился присвоить себе ваш королевский герб, так что на его печати, на экипажах и на главном портале дворца красуется герб короля Англии!

– Это – правда! – сказал Генрих, который теперь, будучи совершенно уверен в неизбежности гибели Говардов, снова обрел обычный покой и рассудительность и принял вид строгого, беспристрастного судьи. – Да, Норфольк носит королевский герб на своем щите. Но, если вам не изменяет память, в этом гербе не хватает короны и вензеля нашего предка Эдуарда Третьего!

– Теперь герцог прибавил и корону, и вензель, – сказала мисс Голланд. – Он уверяет, что имеет на это право, так как, подобно королю, он тоже происходит по прямой линии от Эдуарда Третьего, так что ему подобает носить полный королевский герб.

– Если он говорит это, значит, он – государственный преступник, – воскликнул король, даже покрасневший от злобной радости, что он наконец-то заполучит в свою власть врага. – Как же дерзает он считать короля равным себе?

– Да, он – на самом деле государственный преступник! – продолжала мисс Голланд. – Мне неоднократно приходилось слышать от герцога Норфолька, будто он имеет такое же право на английский престол, как вы, ваше величество, и что может настать такой день, когда он будет тягаться с вашим сыном за королевскую корону!