Шестьдесят смертей в минуту
Шрифт:
Спрятавшись за здоровенный валун – длины палки едва хватило – и попросив защиты у всевышнего, Эльдар накинул на леску проволочный крючок, приделанный к палке. Полежал пару минут, выжидая неизвестно чего. А затем вжался в землю и потянул палку на себя. Крючок, зацепившись за леску, выдернул предохранительное кольцо гранаты. Эхо взрыва разнеслось далеко по горам, земля дрогнула. На голову Эльдара будто горсть песка бросили. Дышать стало труднее, это в воздух поднялась пыль. Лапаев пошевелил руками и ногами, вроде ничего не задето.
– Эй, парикмахер, ты жив? – крикнул снизу капитан. – Или уже того?
– Жив! – во все горло заорал Эльдар. – Еще не сделали ту гранату, которая меня убьет!
Он вытащил из кармана мятую пачку сигарет, прикурил. И тут почуял странный запах, будто горела промасленная ветошь. Действительно, на том месте, где взорвалась граната, пускала черный дым какая-то тряпка. Вдруг раздался хлопок, похожий на выстрел. Эльдар пригнул голову и увидел на земле пару автоматных патронов, скатившихся сверху. Видно, бандиты положили патроны, завернутые в ветошь, рядом с гранатой, и теперь, когда тряпка загорелась, патроны принялись разрываться один за другим. Эльдар с ужасом подумал, что снизу откроют ответный огонь и можно запросто попасть под пули своих.
– Эй, не стреляйте! Я тут! Только я один. Больше никого нет. Не стреляйте…
Кажется, никто не слышал – снизу ударили одиночные выстрелы. Били из карабинов по кустам. Эльдар подумал, что надо, не теряя ни секунды, уходить из зоны обстрела, спускаться вниз. Он приподнялся, готовый ползти назад, когда раздался треск пулеметной очереди. Ломая ветки, пули прошли над головой, ударили по склону.
Лапаев облизал сухие губы, решив, что на этот раз пронесло, и начал медленно сползать вниз, ощущая животом мелкие камни и горячий песок. Но тут где-то слева заработал другой пулемет. Очередь прошла сверху вниз, горячая пуля ударила в правый бок, припечатав тело Эльдара к склону. Он потерял сознание, но тут же вынырнул из темноты и, глотая слезы, заорал:
– Не стреляйте! Стойте, сволочи! Суки проклятые…
Две пули ударили в спину. Окружающий мир стал вращаться так быстро, будто Лапаева усадили на детскую карусель и врубили полный ход. Он открывал рот и кричал, чтобы карусель остановили, но она кружилась все быстрее и быстрее…
Через десять минут капитан Урузбеков стоял над телом парикмахера, прошитым пулеметными очередями. Рядом сержант Алымбай Салтанов меланхолично жевал сухую травинку. За спиной сержанта шепотом переговаривались четыре добровольца.
– Да, не стало нашего парикмахера. – Урузбеков снял с головы фуражку. – Жаль парня. Теперь в нашем долбаном поселке и постричься негде будет. – Он сплюнул на землю и приказал убрать тело с тропы, прикрыть мешком и оставить до лучших времен. Мол, заберем, когда будем возвращаться.
Стемнело быстро, а моросящий дождь не думал заканчиваться. По влажному асфальту растекался свет фонарей, тополя, разросшиеся вокруг больничного комплекса, шумели листвой и роняли первые желтые листья. Шатун выбрал для наблюдения неплохую позицию: устроился возле здания котельной. От дождя закрывал пластиковый навес, оборудованный над лестницей, что вела в подвал. Слева и справа поднимались кусты рябины, защищавшие от любопытных глаз. Впрочем, во всей округе людей найдется немного.
Сейчас десять с четвертью, в больнице объявляют отбой в одиннадцать часов, но окна гаснут уже сейчас. Людей не видно, ворота закрыты, а в будке на вахте два пожилых охранника уставились в экран телевизора. Хирургический корпус, где под присмотром оперативников «отдыхал» Жора Тост, отсюда виден плохо, только задний подъезд и несколько освещенных окон на верхних этажах. Шатун, одетый в плащ и кепку, успел продрогнуть на ветру, но этот пустяк не испортил настроения. Погода помогает. Темная дождливая ночь… Что может быть лучше?
Когда в будке вспыхнул свет, он инстинктивно отступил на шаг и услышал, как заработал электрический мотор, пришли в движение приводные цепи, раздвинулись створки ворот. На территорию въехал желтый фургон. Вдоль кузова надпись, сделанная крупными синими буквами, – «Служба газа». В свете фонаря видно, как из кабины вылез высокий мужчина в комбинезоне и кепке, распахнул дверцы кузова, вытащил складную лестницу, заляпанную краской, и продолговатую картонную коробку. Какое-то время он возился возле заднего крыльца больницы, затем положил лестницу на плечо, на нее пристроил коробку и пропал в темноте.
Кажется, пора начинать. Шатун спустился вниз по крутым ступеням, толкнул дверь котельной, обитую листами железа, и закрыл ее на задвижку изнутри. В кочегарке было душно, с потолка свешивалась лампочка в жестяном отражателе. Он переступил через тело пожилого мужчины, лежавшего на спине. Фартук работяги задрался до груди, кепка съехала в сторону, а лоб был залит уже запекшейся кровью. В правой руке мужчина сжимал короткую кочергу, которая не смогла защитить его в критическую минуту. Шатун скинул плащ и повесил его на железные перила, отгораживающие промышленный котел от прохода. Открыл стоявший тут же саквояж, натянул белый халат и тщательно причесался. Передернув затвор двенадцатизарядного пистолета, привернул к стволу глушитель, сунул оружие под ремень, застегнул халат на одну пуговицу и вышел из котельной через другую дверь, которая вела в душевую, оттуда в комнату отдыха кочегаров. Минуту раздумывал, запирать ли дверь на ключ, и решил запереть: смена у кочегаров заканчивается в час ночи, но вдруг сменщик появится раньше времени? Обнаружит, что дверь в котельную заперта изнутри, и решит попасть туда через подвал. А увидев труп, поднимет тревогу.
Шатуну нужно было подняться вверх по лестнице, что в противоположном конце здания, а оттуда пешком на шестой этаж. Прямо по коридору, потом налево за угол – и он возле шестьсот шестой палаты.
Полицейский в штатском, долговязый парень, сидевший в кресле возле палаты, глянул на неурочного посетителя поверх газеты, сунул руку под пиджак, но замешкался – его смутил белый халат и пластиковая карточка с фотографией, прикрепленная к лацкану халата. Оперативник поднялся, но Шатун уже расстегнул пуговицу халата, выхватил пистолет и дважды выстрелил.
Звук выстрелов едва слышен, будто пальнули из духового ружья или детского пистолета. Оперативник опустился в кресло, из которого только что встал. Шатун прикрыл его лицо газетой и толкнул дверь палаты.
Радченко развел костер из сухих веток, присел возле огня, плеснул в котелок немного воды, дождался, когда она закипит, и бросил щепотку чая. Консервы и галеты он выбросил на месте прошлой ночевки, поэтому сегодня вместо ужина можно наслаждаться чистым воздухом и пением птичек.