Шестерки умирают первыми
Шрифт:
– Если нет, то можно надеяться, что грязь, которую он накопает, не полетит во все стороны радужными брызгами. Русанов умеет держать язык за зубами, много раз проверено. Ему сказать – все равно что в могилу. На него можно положиться. Ну как, Артур? Принимается?
– Конечно, Иван Алексеевич. Спасибо вам, – благодарно произнес полковник. – Я знаю, я виноват, признаю.
– Перестань, – поморщился Заточный. – Ошибки исправлять надо, от битья себя в грудь еще никому легче не стало. Не казнись, Артур, Платонов твой сам сглупил, если не виноват, так нечего было сбегать. Он тебе как-нибудь объяснил происхождение денег на счету фирмы своей жены?
– Он сказал, что ничего об этом не знает.
– Совсем ничего?
– Совсем. В первый раз слышит.
–
– Так точно. Сегодня утром видел ориентировку.
– Шустрые! – недобро усмехнулся генерал. – Конечно, в кармане убитого телетайпограмма лежит от какого-то Платонова из МВД с вызовом в Москву, а сам Платонов неизвестно где. Немудрено, что его первого подозревают. Дерьмо! Жена-то его что говорит?
– Говорит, что пришла вчера с работы, а на автоответчике запись, мол, срочно уезжаю в командировку, когда вернусь – не знаю, буду звонить.
– Явочные и конспиративные квартиры Платонова проверили?
– Пусто. Засады оставили.
– Любовница есть?
– Есть, тоже проверили. Она ничего не знает. Он и машину свою возле министерства оставил.
– Да? Значит, не дурак, – устало констатировал Заточный. – Ну что ж, будем надеяться на Русанова. Пусть уж лучше он его покрывает, все равно сыщики с Петровки улик нароют выше крыши, но, уж если Платонов не виноват, Русанов его вытащит. В этом я уверен.
Генералу Заточному понадобилось всего два с половиной часа, чтобы в состав следственно-оперативной группы, созданной для раскрытия и расследования убийства капитана Вячеслава Агаева, был включен старший оперуполномоченный Главного управления по борьбе с экономическими преступлениями подполковник Сергей Русанов.
2
Юрий Ефимович Тарасов разваливался на кусочки, и Насте никак не удавалось собрать из этих кусочков единый цельный образ. Портрет погибшего ускользал от нее, никак не желая принять хоть какую-то определенную форму. Насте все время мешали две вещи: откровенная невоспитанность и бесцеремонность Тарасова и наличие в его квартире трех восточноевропейских овчарок. И то и другое было доказано и не являлось плодом чьего-то воображения, поэтому фактами этими пренебрегать было нельзя. В то же время все остальные черты личности Юрия Ефимовича должны были улечься в пространство между этими двумя вешками. А они почему-то не укладывались.
Зачем человеку, живущему не в собственном загородном доме, а в городской квартире, три крупные служебные собаки? Для продажи щенков? У Тарасова все трое – мальчики, кобели. Для охраны? Достаточно одной, зачем же три собаки?
Возможно, он замешан в каких-то очень и очень серьезных делах, жизнь его подвергалась риску постоянно. Тогда понятно, почему у него больше чем одна собака. Пока гуляешь с собакой, твоя квартира остается незащищенной, и, вернувшись с прогулки, всегда есть риск нарваться либо на гостей, либо на взрыв. С собаками можно гулять по очереди, тогда квартира всегда будет под надежной охраной. Ну, хорошо, объяснение для двух овчарок она нашла. Но три?! Куда ему три-то?
Возможно, он сумасшедший собачник. Возможно, он помешан на овчарках. В конце концов, у каждого человека в голове живет свой таракан. Но тогда непонятно, откуда такое патологическое стремление к чистоте и порядку. Иметь в городской квартире трех огромных линяющих собак, таскающих на лапах грязь с улицы, постоянно готовить им еду, лавировать между тремя подстилками и шестью большими мисками (три для еды, три – для питья) – это значит жить в постоянном беспорядке. Убежденный принципиальный чистюля никогда не заведет в квартире трех больших собак. Юрий Ефимович Тарасов – владелец трех овчарок никак не совмещался с Тарасовым, носящимся по протокольному отделу с тряпкой и чистящим порошком. Человек, кидающийся ко всем подряд с дурацкими непрошеными советами, болтающий целый день не закрывая рта, плохо соединяется с представлением о человеке, живущем
Игорь Лесников занимался проработкой вопроса о том, могут ли посторонние проходить в здание Совинцентра. Результаты его трудов тоже были малоутешительными: по правилам человек, не работающий в Совинцентре и не живущий в одной из трех гостиниц, мог пройти в здание только при наличии пропуска, заказанного специально для него. Но правило это практически не соблюдалось. Любой сотрудник Совинцентра мог, предъявив собственный пропуск, кивнуть на своего спутника и с магическими словами «Это со мной» провести в здание кого угодно. Более того, существовало несколько неконтролируемых или плохо контролируемых входов, в частности, через гараж. Одним словом, ограничить поиски убийцы только зданием Совинцентра никак не удавалось. Через бюро пропусков убийца пройти не мог, так как бюро открывается только в половине десятого, а убийство Тарасова совершено в промежутке от восьми тридцати до восьми сорока пяти. Он мог пройти по собственному пропуску, если работал здесь же, или с кем-то из сотрудников, или через неконтролируемый вход. Ох, велика ты, Россия-матушка, и народу на земле твоей живет много. А тот, кто убил Юрия Ефимовича, может быть, и вовсе чужестранец, их в гостиницах-то, почитай, три тысячи человек проживает.
Настя положила перед собой длинный послужной список Тарасова. Она уже видела его и успела обратить внимание на то, что в свое время Юрий Ефимович работал главным инженером на приборостроительном заводе в Уральске-18, откуда и приехал в Москву погибший следом за ним капитан Агаев. Что из этого следует, было пока неясно. Тарасов работал в Уральске несколько лет назад, Агаев в то время еще учился в школе милиции в Караганде, так что они скорее всего и знакомы-то не были. Конечно, это надо обязательно проверять, но, даже если окажется, что они были знакомы, легче вряд ли станет. Потому что с убийством Агаева ясности еще меньше.
Судя по телетайпограмме, найденной в кармане у Агаева, он приехал в Москву по вызову некоего Дмитрия Платонова, сотрудника Главного управления по борьбе с организованной преступностью. Агаев встречался с Платоновым, это видели по меньшей мере человек десять, работающих в МВД. По введенным недавно правилам, войти в здание министерства можно было только в том случае, если ты являешься счастливым обладателем «министерского» удостоверения либо у тебя есть специальный вкладыш, разрешающий проходить в святая святых борьбы с российской преступностью. У капитана Агаева такого вкладыша, естественно, не было. Он позвонил по внутреннему телефону, висящему рядом с постом, и терпеливо ждал, пока к нему спустится Платонов. Сержант-постовой Агаева запомнил, он видел и подошедшего к нему Платонова. Нашлись сотрудники, которые видели обоих садящимися в машину Платонова. Было это в среду, примерно в девятнадцать часов пятьдесят минут. А в половине девятого Вячеслава Агаева нашли жильцы дома на улице Володарского, в Таганском районе. Капитан лежал в подъезде одного из старых, запущенных, давно не ремонтировавшихся домов. Смерть наступила от проникающего ранения, нанесенного длинным узким предметом прямо в сердце. А Платонов куда-то исчез. Что ж, выходит, надо подозревать Платонова.
Настины размышления были прерваны появлением Игоря Лесникова. Игорь, всегда строгий, редко улыбающийся, очень серьезный и обязательный и при этом невероятно красивый, был предметом воздыханий многих женских сердец на Петровке, но вел себя безупречно, ни с кем не заигрывал и надежд не подавал. Сегодня он был хмурым и каким-то обиженным.
– Ася, ты знаешь Русанова из ГУЭПа?
– Фамилию слышала, но сталкиваться не приходилось. А что?
– И что ты слышала про него?
– Что хороший сыщик, толковый. Он в свое время здесь же, на Петровке, работал, его у нас, наверное, многие помнят. Зачем он тебе?