Шестерки умирают первыми

Маринина Александра

2

Дмитрий повернулся на другой бок, и раскладушка под его массивным телом страдальчески заскрипела. Кира постелила ему на кухне после того, как он заявил ей:

– Я совсем потерял голову от тебя, но это не означает, что я буду вести себя как грубая скотина. Ты просто запомни: я очень хочу в одну постель с тобой, но сделаю это только тогда, когда ты сама захочешь, ни минутой раньше. Я не хочу ставить тебя в сложное положение, поэтому больше возвращаться к этому вопросу не буду. Если когда-нибудь ты захочешь, ты скажешь мне об этом. Договорились?

Женщине

ничего не оставалось, кроме как согласиться. Платонов повторял эту фразу множество раз в своей жизни, и она, как правило, срабатывала именно так, как ему было нужно. Женщина чувствовала себя привлекательной и желанной, что было немаловажно для поддержания ее хорошего отношения к Диме, но в то же время делать первый шаг обычно было трудно. Приглашение в постель оттягивалось, и это было ему на руку. Случись такая необходимость, Платонов мог бы продемонстрировать свои сексуальные достоинства любой женщине независимо от ее возраста и внешности, с этим у него проблем не было, но по возможности он все-таки старался этого избегать. Главным было создать атмосферу, убедить свою временную помощницу в том, что он ее хочет, но терпеливо ждет, создавая при этом совершенно незаметные, но абсолютно непреодолимые препятствия к тому, чтобы она сама заявила о своем желании. Для этого надо было играть роль целомудренного романтика, для которого душа важнее телесных радостей, и Платонову такая роль всегда вполне удавалась. Конечно, исполнять «мужские» обязанности по отношению к гостеприимной хозяйке ему рано или поздно приходилось, и он делал это хорошо и не без удовольствия, искусство состояло лишь в том, чтобы оттянуть сей момент поближе к концу знакомства.

Однако сегодня вечером ему показалось, что хорошо отлаженный механизм дал какой-то сбой. Да, глаза Киры горели жарким огнем, когда она смотрела на него, окидывала взглядом его мускулистое тело, но в этом огне он не учуял знакомой искорки. Она явно была взбудоражена неожиданным поворотом в однообразной «библиотечной» жизни, но зова тела Дмитрий так и не услышал, как ни напрягал свой внутренний слух. Ему даже показалось, что Кира вздохнула с облегчением, когда он выразил готовность спать в кухне на раскладушке.

Он улегся поудобнее и начал прислушиваться к доносящимся из комнаты шорохам, пытаясь по привычке угадать, чем занимается Кира. Вот скрипнул раскладывающийся диван, щелкнула дверца тумбы для белья – Кира стелила постель. Потом легкие шаги послышались из прихожей, закрылась дверь ванной, послышался шум льющейся из душа воды. Платонов пытался представить себе обнаженную женщину в ванной, это ему удалось, но мужского интереса к ней он не ощутил. Воду выключили, едва слышно звякнула о кафель пластмассовая петля – Кира сняла с держателя полотенце. Стук баночки с кремом о стеклянную полочку. Дмитрию казалось, что он видит каждое ее движение, каждый жест. Клацнула задвижка на двери, Кира вышла из ванной. Шаги замерли почти сразу – видно, она остановилась в прихожей. Платонов понял, что она хочет зайти на кухню и не может решиться. Наконец она подошла к нему, не зажигая свет.

– Дима, – шепотом позвала она. – Ты еще не спишь?

– Нет, – ответил он в полный голос.

Он по опыту знал, что если женщина хочет сейчас заявить ему о своем согласии на близость, то разговаривать с ней нужно громко, ни в коем случае не понижая голос, чтобы сразу же разрушить атмосферу интимности. Темнота и шепот – лучшие друзья соблазна и злейшие враги целомудрия.

Неожиданно Кира зажгла свет и присела на табуретку.

– Ты хочешь о чем-то спросить? – догадался Дмитрий.

– Да. – Она помялась. – Знаешь, то, что ты мне рассказал… В общем, это звучит достаточно необычно. Мне бы хотелось тебе верить, но… Но я не могу. Ты прости меня, Дима. Я тебе не верю.

Он резко поднялся и сел, спустив ноги на покрытый линолеумом пол.

– Мне уйти? – холодно спросил он.

– Ни в коем случае, я совсем не имела это в виду. Ты в беде, это очевидно, и тебе негде ночевать. Я предложила тебе свою помощь и не собираюсь отказываться от своих слов. Просто мне кажется, что ты меня обманул и твоя беда – вовсе не та, о которой ты мне рассказал.

– Я сказал тебе правду. Как я могу тебя убедить?

– Ты действительно работаешь в Министерстве внутренних дел?

– Действительно.

– Ты можешь показать мне свои документы?

– Господи, ну конечно, – облегченно рассмеялся Платонов. – Мне нужно было сразу это сделать. Извини.

Он протянул руку к висящему на спинке стула пиджаку и вытащил из кармана служебное удостоверение. – Вот, пожалуйста.

Кира внимательно прочитала все, что было написано в удостоверении, и улыбнулась.

– Так ты подполковник?

– А что, не похож?

– Никогда не видела настоящих подполковников из МВД. Только в кино. Ты не сердишься на меня?

– Ну что ты, все нормально. Было бы странно, если бы ты взяла и поверила мне на слово, если учесть, что мы знакомы всего несколько часов.

В ее карих глазах Дмитрий снова уловил отблески пламени, делавшие их похожими на обжигающе горячий жидкий шоколад.

– Тебя завтра разбудить или ты сам просыпаешься? – спросила она как ни в чем не бывало.

– Я сам проснусь, как только ты встанешь. У меня сон чуткий.

– Тогда спокойной ночи. Тебе не холодно? Может быть, принести тебе еще плед укрыться?

– Спасибо, не нужно. Мне здесь очень хорошо, правда. Спасибо тебе.

Кира выключила свет и ушла к себе. Дмитрий услышал, как она зажгла бра над диваном и легла. Вот и все, подумал он, временное убежище он нашел, теперь надо подумать о том, как ему разобраться с обвинением в убийстве и получении взятки.

3

Вдова Юрия Ефимовича Тарасова изо всех сил старалась держать себя в руках. Она снова и снова отвечала на вопросы Юры Короткова о покойном муже, подробно описывала все ступени его служебной карьеры, рассказывала о его друзьях и приятелях, о характере и увлечениях.

– Скажите, Клавдия Никифоровна, вам никогда не казалось, что у Юрия Ефимовича есть какая-то сторона жизни, в которую он вас не посвящал?

– Я уже говорила – нет. Мы прожили вместе больше тридцати лет, вы же понимаете…