Шестерки умирают первыми
Шрифт:
Тогда, в первый раз, ее беспокоило опасение, что она не сможет выстрелить в живую мишень, в человека. Ведь говорят же, что, когда дело доходит до выстрела в человека, многие ломаются, не каждому это оказывается под силу. Но тот первый выстрел дался ей на удивление легко. Просто надо сосредоточиться на цели и не думать о том, что это чья-то жизнь, что это живой человек, такой же, как она сама. Кира умела отвлекаться от всего несущественного и не думать о постороннем.
И вот прошло шесть недель, всего шесть недель, и ее затея обернулась против нее же.
После первого убийства она испытала совершенно новые, неведомые ранее чувства, когда смотрела по телевизору очередную милицейскую
После второго убийства она поехала на Житную и встала прямо перед широким крыльцом Министерства внутренних дел. Мимо нее проходили сотрудники министерства в форме и в гражданском, некоторые оглядывали красивую молодую женщину хорошо знакомым ей взглядом и шли дальше, а она стояла и в радостном возбуждении твердила про себя: «Вы ходите мимо меня, вы даже можете прикоснуться ко мне, и никто из вас не знает и не догадывается, что я – та, кого вы все ищете. Я – преступница. Я – убийца. Вы должны меня схватить и запереть в камеру, а вы ходите мимо меня, улыбаетесь и думаете о том, что хорошо бы со мной переспать». Ощущение пьянило ее и будоражило, оно было одним из самых сильных, которые Кире Левченко довелось испытать в жизни.
Она и после третьего убийства пришла сюда, на Житную улицу. Ее тянуло к министерству как магнитом. Тогда-то она и увидела Дмитрия Платонова, садящегося в красивую дорогую машину. Собственно, из-за машины она и обратила на него внимание, запомнила лицо, потому что, пристально глядя на него, подумала: «Пройдет немного времени, и у меня будет такая же. Нет, моя будет лучше. Обязательно будет, потому что тебе никогда меня не поймать».
А после четвертого убийства она увидела его в метро. Он стоял, держась рукой за верхний поручень и опираясь лбом на предплечье, словно дремал. Вид у него был усталый и измученный, и Кира с интересом принялась его разглядывать, пытаясь угадать, почему он едет в метро, а не на своей роскошной машине. Их глаза встретились, и в Кире вспыхнул азарт игрока…
Она знала, что и как нужно делать, чтобы понравившийся ей мужчина захотел с ней познакомиться. Все вышло так, как она задумала. В то время, как ее ищет вся московская милиция, она сближается с сотрудником Министерства внутренних дел. Более того, она оказывает ему помощь, наслаждаясь каждой минутой, проведенной рядом с ним, потому что это минуты непереносимо острого чувства смертельного риска. Она уезжает за город, чтобы убить очередную жертву, и он, сыщик, провожает ее до двери и просит вернуться поскорее, потому что она ему нужна. Она возвращается домой, при каждом шаге чувствуя засунутый за пояс джинсов и скрытый свободным свитером револьвер, из которого два часа назад застрелила человека, и он, работник милиции, встречает ее у дверей, радуется ей и разогревает для нее еду. Никакой наркотик не дал бы ей такого наслаждения. А впереди – еще одно новое ощущение, если она решится переспать с ним. Это тоже может оказаться интересным…
Платонов ей нравился, и она искренне хотела помочь ему, хотела, чтобы его неприятности кончились и он смог спокойно жить дома и ходить на работу. Кира не желала ему зла, наоборот, она была благодарна Диме за те дни и часы необыкновенного душевного подъема, который она испытала, играя с ним, ничего не подозревающим, в азартную и опасную игру. Она старалась как можно лучше и точнее выполнять все его поручения, остро ощущая, что он, подполковник из МВД, доверил ей свою жизнь. Ей, убийце-снайперу. Подумать только! Никакому фантасту такое и в голову не придет, думала она, улыбаясь про себя.
А теперь шутка обернулась устрашающей правдой. Жизнь Димы и в самом деле оказалась в ее руках, потому что ей велено было его убить.
Кира отчетливо понимала, что ввязалась в нешуточное дело. Те люди, в среду которых она так упорно прорывалась, не в игрушки играют. Не выполнить заказ нельзя, ее тут же найдут и примерно накажут. Но и выполнять его Кира не собиралась. Она никогда, ни при каких условиях не станет убивать Платонова. Потому что, сидя на скамейке на пустынном бульваре и слизывая с губ стекающие по лицу капли дождя, она вдруг поняла, что выбросила шесть человек из жизни легким движением пальца на спусковом крючке, как игроки, взяв в руки колоду карт, первым делом выбрасывают ненужные для игры шестерки. Сначала убирают эти шестерки, и только потом начинается собственно Игра. Оказывается, убить незнакомого человека, внушая себе, что это не более чем движущаяся мишень, совсем не то же самое, что убить человека, с которым ты прожила десять дней бок о бок в одной квартире. С которым ты разговаривала. Для которого готовила еду. Которому помогала и сопереживала. Человека, которому ты нравишься. И который тебе доверяет. Нет, это совсем не одно и то же.
Поэтому единственное, что ей нужно сейчас, это придумать, как спасти Дмитрия и себя. И на все про все у нее времени – до вечера вторника. В крайнем случае – до утра среды.
Глава 12
1
Старушки в этом подъезде оказались, как на подбор, словоохотливы. То ли дети и внуки их навещали редко, то ли характер у всех них был открытый, дружелюбный и любознательный, но, так или иначе, о своих соседях по подъезду они знали много и рассказывали о них охотно.
Особенно долго пришлось просидеть у семидесятишестилетней Марии Федоровны Казаковой, живущей на первом этаже.
– Ой, бедная девочка! – причитала старушка, взмахивая руками, но не забывая при этом подливать гостье чаю и подкладывать в розетки варенье. – Растет ведь без материнского пригляду. Отец-то у нее хороший, достойный, да только он на работе круглые сутки. А Верка – не мать, а ехидна. Что ни день – то пьяная. Как она девочку-то до сих пор не угробила – не пойму. Чудом разве что.
– А что же она не лечится? – спросила Настя, с удовольствием слизывая с ложки сироп от абрикосового варенья.
– Так не хочет, – вздохнула Мария Федоровна.
– Может, им лучше развестись? – предположила Настя.
– Да куда им! – безнадежно махнула рукой старушка. – Уж мы сколько раз ему говорили: забирай, мол, дочку да подавай в суд на жену, чтобы развели и родительских прав лишили.
– А он что?
– Ничего. Головой качает. Не могу, говорит, такому позору жену предавать. И дочку жалко. В школе-то сразу узнают, что у нее мать – алкоголичка, лишенная родительских прав. Знаете, дети ведь жестоки, затравят они ее. Да и учителя в нынешнее-то время не особо умные, не то что не защитят ее от других детей, а еще и сами добавят масла в огонь. Нет, он правильно делает, благородно. Сам себе жену выбирал – сам свой крест и неси, на других не перекладывай.
– Да ведь ребенок же растет, – возразила Настя. – Девочке-то каково? Она же себе мать не выбирала, почему она должна страдать из-за ее пьянства?
– Вот и получается палка о двух концах, – согласно кивнула Казакова. – И дочку жалко, и жену жалко, и против своей совести идти не хочется. А совесть ему велит жену из дома не гнать.
– Да? – хмыкнула Настя. – А совесть ему не велит создать ребенку нормальные условия для жизни?
– Ой, дочка, путано все это. И так нехорошо, и эдак. Пусть уж он сам разбирается, не нам с тобой его судить.