Шестеро смелых и ледяная смерть
Шрифт:
– Постараюсь, тетя Варя.
– Мы все будем стараться, - веско проговорил Клим.
Ступая на цыпочки, чтобы не поднимать шума, ребята гуськом прошли в комнату Данилы, как к тяжелобольному. Он лежал на кровати, казалось, выражая полное равнодушие ко всему окружающему. В укрытых пледом ногах притулился черный кот. Он дремал. Стоило, однако, ребятам войти, огромные оранжевые глаза его широко распахнулись.
«Мр-р», - громко поприветствовал он свою любимицу Марфу. Мол, будь спокойна, я на месте, ситуация под контролем.
Девочка рассеянно провела несколько раз ладонью по его блестящей черной шерсти
– Данила, не спишь? Ребята пришли.
– Не глухой, слышу.
– Ответ прозвучал монотонно, безжизненно.
– Только время неудачное выбрали. Не гожусь я сейчас гостей веселить.
«Заговорил!
– с радостью отметила про себя сестра.
– Уже что-то! А сердиться на нас может сколько угодно. Все-таки это лучше, чем полное безразличие».
– Данька, - тронул его за плечо Илья.
– Слышь, хорош киснуть!
– А у нас Смирнов с Харей сегодня такое заделали!
– вырвалось у Ахлябина.
– Ой!…
Это Лиза изо всех сил наступила ему на ногу, прошипев одновременно в самое ухо:
– Чурбан бесчувственный!… Данила, - приблизилась она к мальчику и в свою очередь погладила кота. Тот после ее прикосновения брезгливо отряхнулся.
– Данила, - подчеркнуто скорбным тоном повтори ли Елизавета.
– Мне так жаль! Мы все тебе страшно сочувствуем! Терять друзей -это ужасно.
– Каретникова!
– взорвался Илья.
– Из какой «мыльной оперы» текст цитируешь?
– Как ты смеешь!
– со слезами на глазах воскликнула та.
– Я от всей души! Не вроде некоторых, которые свой борщ со сметаной жрали!
– Я? Жрал?
– белесые брови Бородина поползли вверх, лицо ото лба до массивного квадратного подбородка полыхнуло праведным гневом.
Кот свечкой взвился на верхнюю полку книжного стеллажа, обустроился там и начал возмущенно взирать на выясняющих от ношения ребят.
– Я-то как раз есть свой борщ не смог!
– продолжал возмущаться Илья.
– А вот ты свое все слопала.
– Он принялся по очереди загибать пальцы: - И котлету с поре, и булочку с изюмом, и сырок глазированный, да еще соком запила! И не подавилась!
Клим, заметив, что у Данилы трясутся плечи, кинул панический взгляд на Диану. Лиза тоже это увидела и опять набросилась на Илью:
– Что ты несешь, Бородин! Как не стыдно! Гляди, ты Данилу довел! Он… - Она хотела добавить «Плачет», но в этот момент мальчик повернулся к ребятам. Он… смеялся.
– Вот люди, - окинул он взглядом перепуганную компанию, - с вами даже погрустить как следует нельзя.
– Точно! С нами нельзя!
– У Ахлябина от радости рот растянулся до ушей.
– Нет, Данила, ты не подумай чего… Мы правда тебе сочувствуем, - спохватился он.
– И Андрея нам очень жаль. Только ты извини… - Он замялся.
– Ну, не умею, понимаешь, я о таком говорить. Слова как-то не подбираются…
– Понимаю, Клим, - резко посерьезнел тот.
– О смерти вообще говорить очень трудно. В комнате повисла пауза.
– А я вот уверена, что Андрей твой на нас сейчас смотрит.
– Лиза зачем-то указала пальцем наверх.
– Он с нами и…
Данила мягко взял ее за руку.
– Лизка, не надо сейчас всего этого городить. Ну, про небо и что он оттуда… Я не маленький мальчик. Мне давно уже не пять лет.
У Елизаветы задрожали
– Андрея нет и больше никогда не будет, - тихо продолжил мальчик. Слова давались ему с трудом.
– Вообще. Здесь. На земле. А что…там - никто точно не знает. И если честно, ребята, мне хочется сегодня побыть одному. Полежать, подумать, повспоминать. Вы за меня не волнуйтесь, я не раскисну. Мне теперь надо жить и за себя, и за Андрея.
Ребята переглянулись. Похоже, Данила в гораздо лучшем состоянии, чем думала Марфа.
– Дайте мне один только день, - попросил он.
– А дальше я с вами. Я не имею права сдаваться.
– А мы хотели с собой тебя взять.
– На длинном худом скуластом лице Клима легко читалась растерянность.
– Куда?
– Да, понимаешь, история одна вышла… Ахлябин присел в ногах у Данилы.
– Вообще-то Дианка лучше тебе расскажет. Это сегодня ночью случилось. Ди, ну что ты молчишь? Излагай.
Кот, которого Марфа назвала Черчиллем за щекастую и брыластую морду, сидел на своем любимом наблюдательном посту и внимательно слушал, жмурясь от удовольствия. Впервые со вчерашнего вечера он мог хоть немного расслабиться. И пришлось же ему поработать! Аж голова болит и в кончик хвоста отдает. Вчера Черчилль в превосходном настроении возвращался домой после вечернего моциона, но едва запрыгнул в форточку, как усы просигналили: в дом пришла беда! Сердце екнуло: «Марфа? Мама? Бабушка? Дедушка? Нет, Данила!» Кот, даже не задержавшись возле своей миски, поспешил в его комнату.
Данила неподвижно лежал, уставившись в стену. Комья серой мглы кружили по комнате, сгущаясь вокруг него в сплошную пелену. Шерсть на Черчилле встала дыбом. Ему тоже сделалось плохо от этой серой мглы, заполняющей душу безудержной тоской. Но он не позволит ей одержать над собой верх! Прыжок самую гущу ледяной серой массы. Брысь, гнусь!
Черчилль опустился на кровать в ногах у Данилы. Серость клочьями рассыпалась разные стороны, но не ушла. Закружилась, завертелась, не желая расставаться с добычей. Поднялась к потолку, а затем, собравшись в страшную темную тучу, ринулась вниз.
Усы у кота встопорщились. Враг был силен. Но и Черчилль не желал сдаваться. Он мужественно держал оборону. Необходимо создать защитное поле вокруг Данилы, иначе серая сила сомнет его и раздавит. На людей тут надежда маленькая. Они по очереди заходили в комнату, но лишь приносили с собой новые комья серой мглы. На них, правда, было гораздо меньше, чем на Даниле. Они постепенно сами с ней справятся, а вот Данилу атаковали целые полчища.
Черчилль устроился поосновательнее на кровати, поджал от греха подальше лапы, нахохлился и запустил моторчик. Серость ох как этого не любит! Теперь, главное, полная сосредоточенность. И воспоминания. Самые светлые и счастливые. О маме: как тепло было на заре жизни спать под ее теплым черным боком и как весело играть ее хвостом в компании разноцветных братьев и сестер! О блюдечке теплого молока, которое так любил Черчилль в ранние годы. О том дне, когда Марфа пришла брать его к себе, Черчиллю сразу стало ясно: это его девочка! Такая смешная, пухлая, с каштановыми кудряшками и конопушками на вздернутом носике. Руки у нее были мягкие и нежные. Она прижала его к груди и сказала своей маме: