Шестое чувство
Шрифт:
– Это Жора, – отрекомендовал редкозубый. – А я, значит, Шурик.
Из-за особенностей дикции это прозвучало как: Фурик.
– Отлично, – сказала я. – Вот тебе аванс, Шурик. Тут половина оговоренной суммы. Вторую – сразу после окончания работы.
– И стольничек сверху. За энту… за конспирацию.
Я безнадежно махнула рукой: дескать, что уж с вами поделаешь, Жора и Шурик, если вы такие умные партийные слова знаете: «конспирация»…
Откровенно говоря, это был один из самых неприятных моментов в моей жизни. Вид двух полусогнутых темных фигур, при слабом свете прицепленного к кресту на соседней могиле карманного фонаря ловко вскрывших захоронение и теперь споро углубляющихся в землю, вызвал у меня волны крупных мурашек по коже. Альберт Эдуардыч Сванидзе же и вовсе старался не смотреть на это, а разговаривал сам с собой и воровато озирался по сторонам, как стоящий на стреме домушник, подельники которого «берут» в это время «хату». Берт Эдуардыч явно был не в своей тарелке.
– Ты так выглядишь, как будто тебе не приходилось по долгу службы присутствовать на эксгумациях, – тихо сказала я сквозь зубы.
Он дернул головой:
– Да нет, приходилось, но чтобы вот так… незаконно… я даже не знаю, как себя вести, если там, в гробу, вдруг окажется этот… кого мы заподозрили в том, что он вовсе не умер.
– Ты что-то слишком чувствителен для следователя.
– А ты слишком непробиваема для женщины! Хотя я всегда подозревал, что женщины… женщины вообще удивительно черствые существа, хотя и кажутся более отзывчивыми и тонкокожими, чем мужчины… дело в том, что, некоторым образом…
– Опа! – громко сказал Шурик, вылезая из уже глубокой ямы. – Кажись, есть!
Сванидзе осекся. Ну что ж, на этот раз Шурик встрял удачно. А то неизвестно, куда завели бы Сванидзе его рассуждения о черствости женщин. Сванидзе посмотрел на Шурика, на его сутулую фигуру с длинными руками и негромко выговорил:
– До гроба докопались?
– Ага! Сейчас Жора его наверх подаст. Тяжело оно, да. Жись-то она – не сахер медовый. Но Жора… он потянет. Он вообще парень здоровый, роялю на седьмой этаж сволок, а выпил-то тогда всего ничего – поллитру хлебанул. Правда, неразведенного.
– То есть вы хотите сказать, что он там, внизу, один подаст гроб наверх?
– А что ж. Я приму. Гроб, в смысле. Да вон он лезет.
Я вздрогнула:
– Кто?
– А гроб, – беспечно проговорил Шурик, и я увидела край обитого, кажется, темно-красным шелком, присыпанного землей гроба. Шурик вынул из-за пазухи грязную фляжку, ловко потянул из горлышка, а потом водворил пойло на место и, споро подскочив к гробу, начал пособлять своему могучему напарнику. Гроб пошел. Сванидзе содрогнулся и снова воровато стал глядеть по сторонам, а потом забормотал что-то… дескать, следовало бы потушить фонарь, потому как видно издалека, и что могут увидеть и прибежать, а потом будут шить осквернение могилы по статье такой-то уголовного кодекса. Тем временем парочка могильщиков выволокла тяжелый гроб и бросила на свежую землю из разрытой могилы.
– Открыть его надо, да? – мутно спросил Шурик, снова потягивая из своей волшебной фляжки. И, не дожидаясь моего ответа, который, впрочем, был очевиден, он бросил громадному Жоре:
– Бери, открывай. Да осторожнее, – прошипел он, когда гроб затрещал под жутким натиском гиганта, поддевшего ломом край заколоченного гроба, – осторожнее вскрывай, дурень, это тебе не портвейн! Испортишь, хозяйка будет в претензии.
Он так смешно выговорил слово «претензия», что я невольно улыбнулась, хотя обстановка к веселью явно не располагала. Тем временем монументальный Жора последним мощным усилием вскрыл гроб, и крышка, сдвинувшись, чуть было не упала к его ногам.
– Пожалуйста, – сказал он глухо и низко. Это было первое слово, сказанное им за все время работы…
И оно же стало последним – потому что в тишине угрюмого кладбища, краем осевшего в подтопленную котловину, раскатился выстрел, и Жорик, вздрогнув, как будто к нему приложили раскаленный паяльник, медленно опустился на разрытую землю и, навернувшись через свежую насыпь, упал в яму, из которой он только что вынул гроб Димы Белосельцева!..
Глава 14
Прозвучало еще несколько выстрелов, и вслед за Жорой упал Сванидзе. Я подумала, что Берт тоже убит этими невесть откуда взявшимися злоумышленниками, но тут Сванидзе пополз за ближайший памятник, чтобы укрыться от пуль, ничуть не озаботившись тем, как я чувствую себя после такого неожиданного нападения и чувствую ли я вообще что-либо.
Кто повел себя молодецки, так это Шурик. Пинком он разбил висящий на кресте фонарь, а потом подскочил ко мне и дернул за руку, увлекая за собой на землю – в самую что ни на есть жирную чавкающую грязь. В одну секунду моя одежда пропиталась ею так, что я, кажется, стала неотличимой от общего фона черного раскисшего кладбища. Доблестный Шурик пыхтел рядом, выталкивая из себя какие-то недоуменные раздавленные звуки, которые и словами-то назвать нельзя.
Я подняла голову и, ладонью смахнув с лица ошметки липкой комковатой земли, в которую так щедро макнул меня Шурик, глянула в том направлении, откуда, как мне показалось, раздались выстрелы. Да. Я оказалась права. Ловко огибая кладбищенские достопримечательности, в нашу сторону спешили две фигуры. Я перекатилась на другой бок, раскрыла сумочку и, вытащив оттуда пистолет, прицелилась. Ближайшая фигура вскарабкалась на безымянный холмик, что был метрах в пяти от разрытой могилы Дмитрия Белосельцева, и широко шагнула вперед… Было видно, как человек озирался по сторонам, а потом до меня донесся сиплый возглас: «Феликс, куда они все провалились?» – и я нажала курок.
Выстрел оказался неожиданно тихим и сухим, словно попалась кому-то под ноги сухая веточка и щелкнула, ломаясь. Стреляла я не столько на движение, сколько на голос. Я выстрелила еще два раза. Кажется, не попала. Или?..
Фигура сделала еще несколько шагов, оказалось, что по инерции, а потом споткнулась, припала на колени – и человек полетел вниз головой в свежевырытую яму. Нет, я недооценила себя: все-таки попала.
…Второй!! Второй – после огромного могильщика Жоры, которого, кажется, все-таки застрелили наповал – оказывается в этом роковом месте!
– Черт! – выкрикнул кто-то, и я увидела еще одного. Луна светила ему прямо в лицо, и я не могла его не узнать. Это было тот самый белобрысый, что с таким умным видом рассуждал о Гаагском международном суде.
Белобрысый спрятался за гранитное надгробие. Высовываться оттуда он не рисковал, а потом по характерному звуку я определила, что он вставляет обойму в пистолет. Кажется, кроме него и того, что упал в яму на труп Жоры, больше никого. Их двое было.
Бах!
…Ага, он выстрелил. Меня он видеть не мог, очевидно, это Сванидзе подал признаки жизни и тут же едва не поплатился за это. И долго нам теперь тут лежать? Откровенно говоря, я предпочитаю грязевые ванны несколько иного толка.