Шестое чувство
Шрифт:
…Так, Ус. Кто такой?
– В общем, так, – проговорил белобрысый, который, очевидно, был за главного. – Я думаю, вам придется проехать с нами.
– Это куда еще?
– Для решения проблемы долга, – сладко продолжал очкастый.
– А выломанная дверца будет включена в сумму долга? – неожиданно влез Сванидзе, все-таки не торопясь выходить из машины.
Белобрысый равнодушно пожал плечами и произнес:
– В машину эту суку. А того, носатого, – мочить.
И пошел к джипу, не дожидаясь исполнения своего приказа.
Толстый рванулся ко мне, и если бы я не ускользнула из зоны досягаемости его внушительного брюха, по-видимому, являющегося главной ударной силой этого молодого человека, то мне пришлось бы плохо: меня просто размазало бы по кузову собственной машины. Но я успела – я успела броситься влево и в полете врезать толстому под ребра. Этому удару меня научил Акира, когда мне было двенадцать лет. С тех пор я не часто его использовала, но отточила до совершенства.
Толстый икнул, перегнулся вперед и впечатался лбом в кузов, тесного контакта с которым я только что избежала. Ударившись, он попятился и упал – да надо же, так неудачно его приложило – затылком! – о бампер собственного джипа. Удар был такой силы, что отскочили номера, болтаясь на одном уцелевшем креплении.
…Кстати: номера оказались фальшивыми. Под ними были другие – чистенькие, не забрызганные грязью. Московские.
Я успела бросить только один взгляд на все это. Двое бритых оказались проворными ребятами. Один мгновенно встал в боевую стойку каратиста и попытался достать меня ударом с правой ноги. Второй действовал еще оперативнее: он выхватил из-под куртки пистолет и, направив на меня, заорал:
– Лежать, сука, замочу!
Но выстрелил не в меня, а в Сванидзе, который сидел в машине. Меня-то, кажется, этот белобрысый велел взять живой. Пуля рассадила лобовое стекло и наверняка угробила бы Берта, если бы он сохранял прежнее положение. Но, на его счастье, он слишком впечатлился моим ударом, отчего и высунул в окно голову с всклокоченными волосами и выпученными глазами. Пуля всего лишь продырявила подголовник кресла.
После этого и худший идиот, чем мой Берт Эдуардыч, понял бы, что из машины пора вываливаться. Он открыл дверцу – единственную уцелевшую переднюю дверцу – и плюхнулся в грязь, разбрызгивая жирные ошметки. Дальше наблюдать жизненный путь г-на Сванидзе я не могла. Потому что один из амбалов накатился на меня, как на шарнирах, на коротких мускулистых ногах и выбросил вперед мощный, размером с недозрелый арбузик, кулак. Если бы он попал мне в лицо, то мне, несчастной хрупкой девушке, потребовались бы в лучшем случае услуги стоматолога и пластического хирурга, а в худшем я поступила бы на попечение патологоанатома. Но, к счастью, я успела уклониться от его выпада. Холодная ярость заворочалась во мне. Да, это подала признаки жизни пантера, разбуженная много лет назад Акирой и ни на мгновение с тех пор не умиравшая во мне. Я выгнулась и, выбросив вперед руку, ударила его в солнечное сплетение. Мышцы у него были отличные, упругие, но тем не менее это не помогло: против острейших титановых «когтей» любой мускул – не прочнее гнилой нити.
Он молча отскочил, согнулся и, приложив ладонь к животу, тут же отнял ее: ладонь окрасилась кровью. Второй здоровенный, тот, что стрелял в Берта, увидев, как я приложила его напарника, не стал мудрствовать, а просто прицелился в меня. В ноги. Быть может, и несдобровать бы мне, но произошла осечка – выстрела не прозвучало. И я ударила сначала по руке этого идиота с зажатым в ней пистолетом, а потом, когда он раскатисто взвыл и схватился за покалеченную кисть, ткнула каблуком туфли под коленную чашечку. Парень рухнул как подкошенный.
Нет, определенно они не ожидали от меня ничего подобного. Напрасно. Ведь у меня еще остались силы, чтобы парировать удар того лысака, которого я поразила в солнечное сплетение, он перестал изображать из себя знатока восточных единоборств и попер на меня в лучших традициях русского кулачного боя. Да, от его удара я уклонилась…
Но вот уклониться от тычка толстяка, который очухался от удара о бампер джипа и с багровым лицом ринулся в атаку, не успела. Жестким, как полено, ребром ладони с короткими пухлыми пальцами он саданул мне по шее. Ощущение было примерно таким же, как если бы на тебя из окна упал этакий массивный цветочный горшок.
Я рухнула на асфальт, перед глазами полыхнула слепящая белая пелена, и в ту же секунду я почувствовала непереносимую, раздирающую боль в левом боку – вероятно, мне нанесли удар под ребра. И тут бы и конец, но вдруг на меня полилось что-то теплое, липкое, я машинально дернулась в сторону, и туда, где я только что лежала, свалилась массивная туша толстяка, а потом серый промозглый воздух был рассечен пронзительным воплем, и глухой всхлип осенней грязи оборвал его.
Превозмогая боль, я поднялась и увидела Берта Сванидзе, который, держа в руке монтировку, замахивался на одного из амбалов. А перед этим он, верно, проломил череп толстяку. Тот, на кого замахивался Сванидзе, вдруг взвизгнул тонко, по-бабьи, и Берт Эдуардович, кажется, этого не вынес, потому что нервно выронил монтировку и тут же получил в челюсть такой удар, что отлетел прямо на неподвижно растянувшегося в луже толстяка.
Нет, эти физкультприветы не могли продолжаться долго! Я расстегнула сумочку и выхватила пистолет. Щелкнул предохранитель, но этот звук был заглушен ревом движка джипа, вееры грязи полетели из-под колес, и джип унесло. В луже валялся толстяк, которому Сванидзе проломил череп злосчастным ударом монтировки. Кроме него, на тротуаре один из амбалов продолжал стонать и корчиться, схватившись обеими руками за колено. Этого несчастного, кажется, посчитали лишним в салоне джипа.
Сванидзе встал на четвереньки и начал как-то по-собачьи отряхивать грязь с плаща.
– Как же… – выдохнула я. – Нет, ты еще говорил… что тебе показалось насчет «хвоста»!
Сванидзе глянул на картину побоища и, разведя руками, выговорил:
– Ну, блин!..
– Сказал слон, наступив на Колобка, – зло откомментировала я.
– Уроды… жабаки! – бормотал Сванидзе, поднимаясь с асфальта. – Нужно немедленно заявить в милицию этого городка… не-мед-ленно!
– Что-о? – спросила я. – Какая еще милиция? Ты что, Сванидзе, окончательно пояснил свою мысль? Ты сдурел, не иначе? Я так считаю, валить надо отсюда побыстрее! Но только прежде я задам пару вопросов!..
Задавать вопросы толстяку с пробитой головой, лежащему в луже, было явно бессмысленно. Потому я направилась к парню с поврежденной ногой и, наклонившись над ним, приставила пистолет к его голове и сказала:
– Ну, кто вас послал? Кто такой Ус?
– Да пошла ты! – прохрипел он, не проявляя ни малейшей фантазии в своем коротком ответе.
– Ну, это несерьезно! – выговорила я и, не отводя дула пистолета от его головы, перехватила его запястье пальцами и легонько сжала, но так, что мои ногти с титановыми накладками впились в кожу: для этого не надо большого усилия. Из-под ногтей показалась кровь, и мне самой внезапно чуть не стало дурно. Но, вспомнив, что нас только что едва не угробили, я усилила нажим, и у амбала вырвался хрип боли. Подошел Сванидзе.