Шестое чувство
Шрифт:
– Но, Мария… – начал было Сванидзе, однако сам прервал свою «пояснительную», без сомнения, мысль и, сделав значительное лицо, проговорил: – Если рассудить здраво, то эксгумация – это, конечно же, выход. Но, с другой стороны, зачем и кому имитировать смерть Димы Белосельцева? Разве он какая-то важная персона, чтобы, так сказать, быть выданным за мертвого? Кому – кроме, разумеется, его родителей – тепло или холодно от того, жив он или мертв? Ну?
– Действительно, – произнесла я. – В самом деле, так. Но однако же его содержали на особом положении и Горовой не афишировал курс лечения Белосельцева. Опять же… что за курс лечения? Почему этот курс лечения скрывали от главврача Круглова… или же темнит сам Круглов? Тут много непонятного. И если бы это непонятное приводило только к разнотолкам в отношении того, умер Дима Белосельцев или нет… А ведь уже погиб твой дядя Владлен Моисеевич Горовой, исчез Рома Белосельцев, лежит в больнице его отец, а Нина Алексеевна пропала. И ведь как-то ко всему этому причастен Усов и компания! Еще как причастен, если они были готовы тебя пристрелить – там, на дороге!
Сванидзе почесал в затылке:
– Да, веселая картина. Ну, а что, если там, в… гм… могиле… это… действительно… окажется не Дима Белосельцев? А? Вдруг – так? Что тогда делать?
– А вот тогда и видно будет, – решительно ответила я.
– Не, ты в натуре… что ж, ты, значит, накинь еще «косую». Для круглого счета… эк!
Я взглянула на того, кто произнес эти слова. Это был пожилой, бедно одетый мужик с морщинистым лицом, усеянным коричневыми пигментными пятнами, с вислыми щеками и редкими желтыми зубами. Он опирался на лопату и шумно дышал, наповал разя перегаром.
– Ладно, – сказала я. – Накину. Только не проси деньги вперед, ты уже сейчас еле на ногах стоишь. Понимаешь?
Мужик не одобрил меня. Хотя формально согласился с моим заявлением.
– Да как не понимать. Понимам. А вот жись, знашь, пошла не сахер медовый. То один помрет, то второй помрет. Так что ты уж, значит, того… не обидь. Пристегни еще стольничек сверху.
– Поясню свою мысль, – встрял Сванидзе. – Видите ли, Мария имеет в виду, что некоторым образом следует сначала исполнить заказ, а уж потом получить плату, которую вы, предположительно, можете употребить в ущерб своему здоровью.
– Дык жись – не сахер медовый, понимашь. Тут вот недавна-а цыгана зарыли, целые хоромы ему отгрохали, а их и ограбили тут же.
– Видите ли, сказав А, нужно говорить и Б… – тягуче начал Сванидзе.
Мне чуть дурно не стало. Ну, сошлись две премудрые головушки! Я решительно выступила вперед и, стараясь не ловить ноздрями исходящий от вислощекого мужика с лопатой запах, сказала:
– Ну все, хватит. Аванс получишь вечером, а остальную сумму по выполнении работы. Напарника возьми надежного, понятно? И не болтай, а то, знаешь ли, там и без денег остаться можно, дорогой.
…Да, я решилась на это. Впрочем, что толку говорить о решимости, если Родион изначально сказал мне, что скорее всего мне не избежать этой жуткой операции. Вскрытия могилы. Быть может, это и не могила вовсе, а просто пшик, фикция. Но если мы действительно обнаружим тело Димы Белосельцева и выяснится, что мы в самом деле осквернили могилу – а ведь шансы, что так оно и будет, велики! – тогда не знаю… уважение перед смертью было привито мне Акирой, который призывал не бояться, но уважать это состояние, в которое рано или поздно перейдет каждый из нас.
Берт Сванидзе, конечно, не без труда согласился на предложение наведаться ночью на воронежское кладбище и там выяснить раз и навсегда, похоронен ли Дима Белосельцев или нет, имеют ли под собой почву подозрения его родителей или нет, причастен ли он к событиям, потрясшим семью Белосельцевых, или нет! Берт Сванидзе был подозрительно законопослушен для следователя, подозрительно не в том смысле, что это обозначало угрозу, а потому, что такая законопослушность в сочетании с болтливостью и медлительностью может выйти боком. Ладно… ночь в незнакомом городе, кладбище и могила возможного преступника – это достаточные основания, чтобы терпеть все недостатки Берта Сванидзе.
Перебирая в голове все это, ненужное и обрывочное, я подготавливала себя к ночной вылазке.
Городское кладбище – одно из трех, самое маленькое, на окраине города – находилось на холме, рядом с котловиной, которую осенние дожди превратили в болото. Причем несколько могил, расположенных на просевшем пласте почвы, ушли под воду. Зрелище, представшее передо мной в рассеянном свете луны, изредка появлявшейся между клочковатыми тучами, было жутким. Черная громада кладбищенского холма, изогнутый металлический хребет ограды, словно скелет неописуемо длинной древней рептилии, черная щетина леса неподалеку – все это казалось ирреальным, и не верилось, что в десяти минутах езды отсюда расположены кварталы новейшей застройки. Спальные районы Воронежа в прекрасной, экологически чистой окололесной зоне.
А тут – тут все было совсем по-другому.
Дальний свет фар отразился от спокойной глади воды, над которой там и сям торчали разлапистые деревца, черные кресты и ограды – и выхватил из темноты подтопленное кладбище. Я никогда не отличалась пугливостью или чрезмерной нервной чувствительностью, но тем не менее невольно притормозила. Машинально потушив фары, я ощутила, как мое тело охватывает слепой страх.
– Ты что? – вскинулся Сванидзе. – Это же не здесь! Поехали, поехали, говорю!
Проехав по кошмарной дороге еще метров сто, я остановилась у поваленной ограды. Именно тут была назначена встреча с могильщиками, которых мы наняли для того, чтобы они откопали… откопали.
Я вышла из машины. Перешагнула через поваленную ограду кладбища. Луна заливала неверным светом скосившийся, ушедший в воду край кладбища. Жутко выглядели торчащие из воды – словно призрачные тени из слепого матового зеркала – кресты, памятники, голые осклизлые кусты и оградки. А над всем этим в напоенном стылым безмолвием воздухе висел впаянный в черный холм силуэт старой часовенки на холме, вокруг которой было сосредоточено наибольшее количество могил. Часовенка почему-то напомнила мне знак пиковой карточной масти. Да… где-то там была расположена и могила Димы Белосельцева.
– Веселое место, – сказал Сванидзе. – Днем здесь как-то оптимистичнее. Хотя днем мы сюда и не приходили.
– Вот именно, – тихо выговорила я. – А где эти… работники заступа и лопаты?
– Спрашивала, хозяйка? – хрипнуло над моим ухом, и я невольно вздрогнула, но не от самого голоса, а от леденящего сознания того, что этот человек сумел подойти ко мне незаметно. Мало кому такое удавалось.
Я обернулась. Мужик, несколько часов тому назад требовавший «пристегнуть еще стольничек сверху», смотрел на меня ясными голубыми глазами и улыбался во весь рот, показывая свои ужасные, через один, лопатообразные зубы. За ним стоял второй, причем этот второй был верзила, каких мало. Ростом-то он был ненамного выше Сванидзе (а у того примерно метр девяносто), зато плечи могильщика были необъятные.