Шейх
Шрифт:
Лагерь уснул. Идрис, уже успевший по поручению брата сходить в соседний квадрат и, выйдя оттуда на связь, сообщить о завершении строительства, лежал на расстеленном на земле туристическом коврике и до напряжения в глазах всматривался в тёмную крону дерева. Где-то там, за ней, за застилающими небосвод облаками сверкали звёзды. Он старался думать о звёздах, но ничего не получалось. Мысли скользили, постепенно опускаясь до гораздо более приземлённых вещей…
Всё же эта баба никак не шла из головы уже было посчитавшего себя свободным от подобных дум Идриса. Даже то, что, скорее всего, уже завтра им предстояло устроить бойню российскому
Подполковник Трясунов не спал, кашель сотрясал его грудь, а по невидимому в темноте лицу стекал пот. Температура тела, с вечера подскочившая почти до сорока градусов, после трёх таблеток (двух аспирина и одной анальгина) начала наконец-то спадать. Правда, командир отряда сомневался, что надолго. Но хоть какая-то передышка измученному организму должна была всё же наступить. Он кашлял, кости ломило никак не желающей отступать болезнью, а думы комбата были вновь заняты ушедшими на боевые задания разведгруппами. По его мнению, что-то опять не складывалось, что-то опять было не так. Может быть, излишне подозрительной казалась лёгкость, с которой собирались уничтожить до сих пор неуловимого «Шейха»? Так что, ошибались большие начальники или же у него самого начали проявляться первые признаки паранойи? Он этого не знал и потому переживал ещё больше.
Трясунов переживал за ушедших, как переживает отец за своих беспутных, но всё же любимых детей. Но что пользы было разведчикам от его переживаний, если он никоим образом не мог изменить происходящее, что бы и как бы там не случилось… Ночь продолжала своё теченье, плавно переходя в утро, а подполковник Трясунов продолжал не спать и думать…
Полковник Черных.
— Как в воду глядел, — главный ГРУшник вроде бы выказывал удовлетворённость собственной прозорливостью, но вместе с тем выглядел раздражённым. Поступившие сведения не радовали, в них не было определённости. А неопределённость порождала вопросы. — И что, нет никакой возможности уточнения? — полковник повернулся к сидящему в кресле Остапенко.
Тот развёл руками и огорчённо покачал головой.
— Ваха, — подполковник назвал имя своего агента, — сразу предупредил, что возможностей узнать подробности у него нет.
— Значит, встреча назначена на одной из трёх баз… — задумчиво повторил Черных и, закончив расхаживать по комнате, подошёл к висевшей на стене карте. — На одной из трёх… Давай-ка, ещё разок напомни мне координаты.
— Х… У… — Остапенко, даже не заглядывая в лежавший перед ним листок, начал диктовать переданные агентом цифры. Шесть пятизначных цифр легли в память сразу же. Сказывалась давняя привычка держать всё в памяти, не доверяя свои мысли бумаге.
— Значит, это будет выглядеть так, — Черных отступил на полшага от карты, на которой виднелись три жирных, поставленных фломастером, точки. Ещё ранее отмеченные, начертанные красной гелевой ручкой тонкие, прерывистые линии показывали маршрут движения, и ей же были отмечены места забазирования спецназовских групп. Мысленно прочертив линии дальше до координат предполагаемых встреч, подполковник хмыкнул. Движение групп до странности напоминало рассеивающиеся в пространстве лучики света — с каждым пройденным метром спецназовские группы расходились друг от друга всё дальше и дальше. Смутное беспокойство охватило стоявшего подле карты полковника. Он резко повернулся и, стараясь скрыть это беспокойство, как можно безразличнее спросил у всё ещё ковыряющегося в своей разгрузке Остапенко:
— Сколько человек будет принимающих? — под принимающими Черных подозревал представителей Шамиля Басаева, должных принять у кассира деньги.
— Трое — Осман Мартазалиев и двое его телохранителей. По сведениям другого источника, они убыли уже несколько суток назад и до сих пор не возвращались, так что всё сходится.
— Значит, трое, — Черных снова взглянул на карту. — Что ж, будем надеяться, что всё именно так и обстоит. Можешь передавать координаты в отряд. Пусть работают. Только добавь, не официально конечно, чтобы там без фанатизма, — произнеся последнюю фразу, Черных понял, что она несколько противоречит им же проведённому инструктажу в пункте «сорванной боевой задачи», но говорить больше ничего не стал.
Группы специального назначения.
— О чем задумался? — Фадеев скосил глаза на безмятежно развалившегося на коврике Ефимова. Выскользнувшее из прорехи облаков солнце своими лучами пролегло по его лицу, осветив спрятанную за переплетением листвы мечтательную полуулыбку.
— Видишь, — подбородок старшего прапорщика приподнялся чуть вверх, указывая на капли росы, целой гроздью повисших на переплетении ежевичных веток. Жёлтые лучи утреннего солнца пронзали их своими пиками, после чего разлетались в разные стороны всеми цветами великолепной радуги.
Фадеев начал поворачиваться в указанном направлении, но в этот момент небесные створки сомкнулись, вновь погрузив мир в унылую серость пасмурного дня.
— Опоздал, — сокрушенно констатировал Ефимов, действительно сожалея, что ротный так и не увидел столь красочную картину. И уже поясняя удивлённо поднявшему брови Фадееву, добавил: — Роса как бриллианты отсвечивала. Красиво.
— Красиво, — согласился Фадеев, и тоже впав в задумчивость, потянулся к очередной банке с тушёнкой. Когда же она оказалась в его руке, он довольно заулыбался, одним движением ножа вскрыл её и, заедая прихваченным из ПВД хлебом, принялся насыщать проголодавшийся за ночь желудок.
Ефимов же, глядя на ротного, только усмехнулся, а увидев протянутую в его сторону банку с предложением присоединиться, только отрицательно покачал головой. Они минут двадцать назад скушали, поделив напополам, точно такую же банку тушёнки, добавили к ним две банки печёночного паштета и запили всё это горячим кофе из термоса ротного, так что есть Сергею не хотелось совершенно. Поэтому отказавшись от предложенной тушёнки, Ефимов уставился в глубину леса и снова предался созерцанию…
Старший лейтенант Крушинин, прислонившись спиной к дереву, приманивал мышку, отламывая и подбрасывая ей небольшие кусочки галет. Мышка то продвигалась вперёд, то убегала, потом снова возвращалась, и так раз за разом, покуда не добиралась до очередного кусочка вкуснятины. Тут она хватала его и скрывалась из виду сразу на несколько минут, видимо, пряча или сгрызая предложенное угощение, затем возвращалась снова. Мышка была маленькая, пепельно-серого цвета и какая-то вся прогонистая, словно растущая в вечном голоде.