Шейх
Шрифт:
— Ох-х-хо-хо, ладно, радуйся, что ты хоть не на чехов вот так вот напоролся! — Гуревич замолчал, обводя взглядом застывшую в ожидании его команды головную тройку. — И что теперь с ними будем делать? Ну что молчишь? — взгляд группника упёрся в неподвижно стоявшего Ляпина. — У нас проблема. А раз мы засветились по твоей милости, то тебе ситуацию и разруливать.
Капитан видел, как побледнел лицом Ляпин, как скис и едва нашёл в себе силы проглотить застрявший в горле комок стоявший на коленях дед. К чему должны быть готовы спецы ради сохранения тайны пребывания на вражеской территории, похоже, хорошо знали не только стоявшие рядом разведчики, но и этот убелённый сединами старик.
— Вы что тут делали, отвечай? — нарочито грубо потребовал Гуревич, и дед трясущимися руками раскрыл стоящий подле его коленей старый мешок, внутри которого что-то загромыхало, и глазам разведчиков предстали собранные дедом грецкие орехи.
— Они же ещё не дозрели! — ляпнул кто-то
— Работы нет, денег нет… — заканючил дед. — Голодно! — он замолчал и, глядя на него, можно было действительно подумать, что так оно и есть. Дед, похоже, чувствуя наступление чего-то нехорошего, начал мелко дрожать.
— Завязать глаза обоим и в середину строя! — отдав команду, Гуревич некоторое время наблюдал за засуетившимися бойцами, поспешно достававшими из рюкзаков медицинские косынки. Затем повернулся и пошёл занимать своё место в боевом порядке. Минуты три спустя Ляпин привёл и поставил в середину строя задержанных чеченцев. А проводивший их взглядом Игорь обратил внимание на слегка приободрившегося деда, похоже, тот понял, что казнь, точнее устранение нежелательных свидетелей, на какое-то время откладывается.
Но командир группы не мог знать, что старый чечен по имени Асламбек почувствовал себя несколько увереннее не только оттого, что его глаза завязали повязкой, но и оттого, что спецназовская группа готовилась продолжить движение, а это значило, что никто не пойдёт туда, где он со своим помощником пытался укрыться от заставших его врасплох спецназовцев. Он — человек самого Шамиля, призванный вести наблюдение за подступами к хребту, проморгал появление русских. Проморгал, и лишь в последний момент успел сбросить в небольшую земляную трещину полученную от Хаттаба радиостанцию «Кенвуд». Бросить и привалить её опавшей листвой. Но вот если бы кто заглянул туда и откинул эту листву… Но, судя по поведению русских, всё обошлось, теперь оставалось лишь молить Аллаха, чтобы спецы и в самом деле не кончили их ради сохранения собственной скрытности. Асламбек Хазаров был мудрым… и твёрдым, как камень, вот он бы кончил… В девяносто пятом… тогда он был помоложе. В девяносто пятом он «освободил» себе дом и две квартиры — детям и внукам, а трупы живших там русских просто вытащил и бросил во дворе… война всё спишет… — Асламбек усмехнулся. — «Федералы» были такие жестокие, — он сам, едва удерживая слёзы, показывал газетчикам окоченевшие трупы. А жилая площадь оказалась свободна. Правда, пришлось делать ремонт… — усмешка Асламбека, невидимая под закрывающей лицо повязкой, стала ещё шире. — А ведь они — те русские, нет, одна семья была украинцев, хотя для него разницы не было, не ждали, никак не ждали от него такого! Столько лет добрые соседи… — улыбка старика стала ещё шире, он вспомнил, как засмеялся Илья, когда Асламбек наставил на него ствол автомата, Илья не поверил. Он так и умер с гримасой удивления на обезображенном росчерком пуль лице. Они ВСЕ вначале не верили. Потом бывало поздно. — Воспоминания грели душу Асламбека. Он даже сейчас чувствовал себя не стариком, а воином, настоящим непоколебимым воином. — Ребёнка они пожалели, ха, слабаки — женщины, у тех русских тоже были дети, трёхлетняя Катя (удивительно, Асламбек до сих пор помнил её имя) плакала, закрывая лицо ладошками. Что ему слёзы какой-то русской — тьфу ты, что ему чужое семя? Ка-тя — у неё оказалась такая мягкая, податливая для его ножа шея. И тонкая, как у курёнка, — подумал он тогда. И ведь никто из казнённых (Асламбек говорил сам себе, что он совершил не убийство, а провёл казнь, покарав несчастных «за злодеяния предков») даже не попытался броситься на него и убить, всё получилось легко, может даже слишком легко — вот только крови каждый раз было излишне много. Ремонт обошёлся дорого. Воспоминания о ремонте заставляли огорченно покачивать головой и думать о том, что вскоре предстоит новый ремонт — внук Ваха собирался привести жену, и ему нужна была новая квартира — вот только где её взять, если русские давно либо убиты, либо бежали, бросив имущество, и всё их жильё уже давно кому-то принадлежит. Вот и приходилось Асламбеку лазить по хребтам, зарабатывая доллары, вместо того, чтобы наслаждаться тишиной и покоем родного очага. — Мысли о предстоящих тратах заставляли хмуриться и в который раз приниматься пересчитывать накопленное.
А шедший в середине колонны Гуревич смотрел в спину размашисто шагающего (и это несмотря на завязанные глаза) старика, и ему совершенно не верилось, что этот дед и этот мальчишка пришли сюда собирать «грибы — ягоды». Да, возможно, что это было и так, возможно, двигаясь по знакомым хребтам и известным тропинкам не так долго было дойти до этого изобилующего орехами места, но всё же рисковать столь многим ради столь малого? Ореховые деревья росли и близ самого селения, Игорь знал это точно. Может, и не такие обильные плодами, может, даже и не такие крупные были эти плоды, но разве стоили ЭТИ такого риска? — спрашивал Игорь и сам себе отвечал: — Нет, не стоили. Так зачем же находился там этот дед и его… внук? Внук? Вряд ли, скорее уж какой-нибудь
Меж тем группа двигалась всё дальше и дальше, приближаясь всё ближе и ближе к поставленной ей цели. Относительно ровный участок закончился, и вот теперь идущие с завязанными глазами пленники стали существенно тормозить продвижение спецназовцев.
Пожалуй, Крушинину достался самый удобный и лёгкий маршрут движения. Практически без остановок его группа миновала ровную, поросшую толстыми деревьями ложбину, выбралась на взгорок с растущими на нём старыми, разлапистыми яблонями. Решив сделать маленькую остановку, старший лейтенант позволил бойцам набрать некоторое количество раскатившихся по всему подножию яблок. Кстати, яблоки оказались не только крупными, но и на удивление вкусными, крахмально-рассыпчатыми. Здесь же, подле яблонь, группа провела сеанс связи. Когда же выяснилось, что они намного опережают график продвижения вперёд двух других групп, Крушинин приказал идти медленнее, и уже на следующем бугре (эту пологую и невысокую неровность местности язык не поворачивался назвать хребтом) даже разрешил получасовой привал. И всё же по заданным координатам группа старшего лейтенанта Крушинина выходила первой.
Группа же Ефимова, в единодушном порыве мысленно матюгаясь, переползала с одного крутого, обрывистого отрога на другой, с быстротой раненой черепахи приближаясь к обозначенной высшим руководством цели.
— Серёга, надо сделать привал! — предложил Фадеев, после очередного подъёма нагнавший старшего прапорщика, шедшего почти в голове группы.
— Сделаем! — спокойно согласился с ротным Ефимов и, смахнув ладонью текущий со лба пот, пошёл дальше. — Сейчас вот эти отрожки закончатся… там местность чуть поровнее пойдёт. Так вот, как только к ручью вылезем, так сразу привал и устроим.
— ??? — Фадеев вопросительно хмыкнул.
— Если сейчас остановимся, то потом так и так останавливаться придётся, пока будем доползать оставшиеся квадраты — все снова выдохнутся, — пояснил свою мысль Ефимов, и Фадеев, соглашаясь с доводами старшего прапорщика, кивнул:
— Добро… — после чего остановился, а группа поползла дальше, оставляя за спиной очередные метры пройденного пути.
«Главное, с первых секунд боя вывести из строя радиостанции… вывести из строя радиостанции… вывести из строя радиостанции», — как заклинание, беспрестанно повторял про себя уже начавший испытывать предбоевое волнение Ибрагим. Несмотря на всю защищенность базы от огня артиллерии, он всё же побаивался — а вдруг возьмёт и залетит сюда какой-нибудь шальной снаряд? Не должен, но вдруг? К тому же ещё оставалась вражеская авиация. Но старший Келоев рассчитывал управиться и уйти отсюда задолго до её возможного появления. Так что авиация его волновала значительно меньше.
«Если всё пойдёт удачно, — продолжая размышлять, Ибрагим прислонился плечом к тёмному стволу небольшого (не более десяти сантиметров в диаметре) бука, — пять — десять минут и всё будет кончено. Почти пятьдесят моджахедов (тех двух десятков боевиков, присланных Шамилем Басаевым, что на всякий случай оставались прикрывать тылы, Ибрагим не считал) на полтора десятка русских, пусть даже спецов — это более чем достаточно. Главное — заманить противника как можно дальше вглубь расставленной ловушки, а уже сделать так, чтобы ни один русский из неё не вырвался, будет легко. Всё распределено, всё тщательно отработано, кто, куда, как… прижать, окружить, добить. И ни одного шанса на отход. А на самый крайний случай десять человек резерва под командой Усы Умарова, лучших, самых — самых, на той стороне ручья. Десять моджахедов, способных в одиночку… да что там! — Ибрагим вдруг понял, что сам себя уговаривает, пытаясь убедить в том, что всё пройдёт благополучно. Значит, получается, в его душе всё ещё оставался червь сомнения? Да разве можно сомневаться в своих силах? И это при такой мощи? Неуверенность в себе — это порок, не достойный моджахеда. Неуверенность позволяет отступиться. Неуверенность в своих силах приводит к дрожи в руках. — Ибрагим почувствовал холодок, пробежавший по его спине. Вереница мурашек страха промаршировала по коже бодрым строевым шагом уверенных в себе бойцов. Старший Келоев вздрогнул, убоявшись своей собственной слабости больше, чем страха перед грядущей смертью.
— Нет, — тихо, но твердо сказал он. — Мы (моджахеды) не боимся смерти и не бегаем от неё! — где-то он уже слышал эту фразу, но не помнил где, и вот теперь она пришла ему на ум. И тут же ещё одна: — Если у нас, (моджахедов Кавказа), хватит терпения и стойкости, инша Аллах, победа будет за нами! — Победа будет за нами! — повторил Ибрагим, и окончательно отгоняя от себя беспричинную тоску, вздёрнул подбородок кверху. — А-аллах Акбар! — произнёс он одними губами и, резко оттолкнувшись от служившего ему опорой дерева, отправился проверять готовность своих воинов к битве.