Шикша
Шрифт:
— Но у них же было ружье! — не согласилась я. — Нет, сюда лучше поставь.
— Откуда ты знаешь? — переставил Митька мешок на указанное мной место.
— У наших точно было ружьё. Если это действительно их зэки убили, то стопроцентно ружьё забрали себе. Так что версия с испугом от медведя — однозначно отпадает, — сказала я и отсыпала крупной сероватой соли в стакан, который принёс с собой Митька.
— Ну, тогда остается только Кощей бессмертный или Баба Яга, — хмыкнул Митька, схватив стакан, и вышел, оставив меня в задумчивости.
В
— Так! Я кому сказала — брысь отсюда! — зашипела я в ответ не хуже кошки. — Ходит тут, выпрашивает! Скотина!
— Горелова, ты что так ругаешься? — в полуоткрытую дверь хозки заглянул Дон Педро, с осуждающим видом.
— Дык, я же с кошкой, — ответила я, указывая на кошку, — лезет и лезет, а здесь же продукты, понимаете? Я, пока тут убираюсь, хотела заодно яму чуток просушить, раскрыла, всё. А она сало учуяла и теперь бегает, клянчит. Боюсь, чтобы не стащила.
— А-а-а-а, ну, это правильно, — чуть подобрел Дон Педро, — животные не должны контактировать с продуктами… это не гигиенично… да и бруцеллёз опять же.
— Точно! — поддакнула я, хотя какое отношение кошки имеют к бруцеллёзу я не представляла.
— Хотя… это же кошка начальника лагеря, — спохватился Дон Педро и подозрительно посмотрел на меня, — так что для умных животных, Горелова, вполне могут быть исключения.
Я кивнула, мол, да, для умных, конечно же могут, особенно если это животные начальника лагеря.
— Но ты всё равно смотри, Горелова, — дал ценное указание Дон Педро, на всякий случай с уважением ткнув на кошку сосисочным пальцем.
— А вы что хотели, Виктор Леонидович? — спохватилась я.
— Да зеленку хотел взять. Или йод, — жалобно скривился он и с обречённым видом смертельно больного человека показал замотанный носовым платком палец, — стол снизу шероховатый, я забыл, схватился и занозил сильно. Николай сказал взять для дезинфекции — будет вытаскивать.
— Сейчас дам, — я раскрыла большой ящик-аптечку, который тоже хранился в хозке (Колька-то жил, как и мы все, в палатке, поэтому медикаменты держал в хозке, а инструменты — в камералке).
Я выдала пузырёк зеленки поникшему Дону Педро, и он вышел.
Только-только я принялась выгонять Кошку, как заявилась Нина Васильевна. Она была без настроения:
— Смотрю всё прохлаждаешься, Горелова? — до невозможности ядовитым голосом сказала она.
— Вам что надо? — ответила я нелюбезно, продолжая перебирать банки-склянки.
— Что надо — не твоё дело! — отрезала Нина Васильевна и, переступив и через меня, и через фанерный ящик с сухофруктами, над которым я скукожилась, без спросу полезла в тот угол, где раньше были конфеты.
— А конфеты я переложила, — невинно заметила я, сидя на корточках и продолжая перебирать сухофрукты.
— Куда?
— В другое место, — отрезала я, не поднимая головы. — Вам-то зачем?
— Хочу конфету, — вынуждена была признаться Нина Васильевна, — до обеда ещё далеко, вот я решила конфетку съесть, пока буду в камералке реестр составлять.
— Так это вы все кульки как попало поразрывали, да, Нина Васильевна? — спросила я невинным голосом.
— Не твоё дело! Давай сюда конфеты, я сказала!
Я усмехнулась и выдала Нине Васильевне одну конфетку «Мишка косолапый». А что, как и просила. Она обожгла меня взглядом, сцапала конфету и выскочила из хозки. Следом я вышвырнула кошку и закрыла дверь.
Ох, работы еще много, а обед не скоро…
А в обед, почти под самый конец произошло неожиданное событие. В общем, мы поели и традиционно стали пить чай. Аннушка пустила по рукам миску с конфетами. Сегодня были конфеты из новой упаковки, под названием «Южная ночь». Аннушка руководствовалась принципами целесообразности, мол, раз открыли упаковку, значит, нужно доесть и только потом раскрывать новую. А упаковки-то были не просто большие, а огромные. Поэтому, из-за конфетной диктатуры Аннушки, весь лагерь полтора месяца ел только два вида конфет. И тут, наконец, свершилось, и дают новые конфеты. Тем более «Южная ночь»!
Все были в воодушевленном настроении, и миска буквально летала из рук в руки. Конфеты брали строго по очереди. Но тут Нина Васильевна, которая была та ещё сладкоежка, попыталась сжульничать и стянуть пару конфет, причем без очереди.
Увидев такое вопиющее нарушение товарищеской очередности, Аннушка прекратила это самым решительным образом, отставив миску подальше от неё.
— Подай мне миску! — велела Нина Васильевна злым голосом.
— Ты уже брала, — заметила Аннушка ещё более злым голосом и отставила миску ещё дальше, — вон Валерка и Иван Карлович еще не ели. И Зоя.
— А может они не хотят, — не сдавалась Нина Васильевна.
— Это что, только для тебя конфеты?! — возмутилась Аннушка, — только и делаешь, что подъедаешь.
— Я конфеты люблю, — надулась Нина Васильевна, — и мы брали с запасом. Поэтому сколько захочу — столько и съем! И не тебе мне указывать!
— Вот иди, и сама себе принеси! — отрезала Аннушка, — слуг тебе здесь нету. Мы от господ еще в семнадцатом, слава Богу, избавились.
— Анна Петровна! — укоризненно вздохнул дон Педро (с Аннушкой он спорить опасался, но замечание сделать был обязан), — вы же коммунист! Никакого бога нету!
— Да я так, к слову упомянула, — смутилась Аннушка.
— Вот так сперва к слову начинают упоминать, а потом глядишь, уже на иконы поклоны бьют! — проворчал дон Педро. — Последнее предупреждение. Еще раз услышу — будете на общем собрании отдуваться, когда вернемся.
— Да поняла я, поняла, — проворчала Аннушка, стараясь соскользнуть с острой темы.
— А где конфеты в хозке лежат? — недовольным голосом спросила Нина Васильевна, направляясь к выходу.
— В двух крайних ящиках из-под тушенки, — подсказала я, — я их туда все сложила, чтобы искать удобно было.