Шипучка для Сухого
Шрифт:
Я не узнавала, куда. Вася, выполняя мой приказ не появляться, сунул в почтовый ящик письмо от него и краткую записку, с адресом и информацией. Записку я выкинула, а письмо… Письмо так и не открыла. Положила в шкаф. Туда, где его вещи хранились. Которые я тоже выкинуть не смогла. Кляла себя за слабость, за глупость, за бесхарактерность… Но не смогла.
Время летело быстро, я даже не замечала его бег.
И все постоянно думала, что, наверно, правильно говорят, что лечит оно.
Не лечит. Но притупляет боль. Я уже не помнила
Теперь, после стольких лет, оглядываясь назад, я видела все те нестыковки, все те странности, что тогда меня не заставляли задуматься даже. Надо же, как качественно задурил голову! Опытный мужчина, ничего не скажешь. Кто я против него? Наивная девочка…
Поверила, глупая. Греция, Болгария… Счастливая жизнь. Дом и дети. Дура.
Воспоминания отдавали горечью, я стремилась их забить работой. Хорошо, что с этим в моей профессии никогда проблем не было. Хочешь больше работать — да не вопрос!
Я хотела.
Мне было незачем возвращаться домой. В квартиру, где я не решалась даже обстановку сменить. Не было времени и сил.
А потом и желания.
В конце концов, почему я должна что-то менять здесь? Это квартира моих предков. Многие предметы мебели пережили блокаду. И убирать их в угоду своему эго… Только потому, что они помнят его?
Нет уж. Они достойны тут находиться. Уж точно больше достойны, чем случайный человек, внезапно появившийся и так же внезапно исчезнувший.
Мне даже жаль было прабабушкиной вазы, у которой все же откололся кусок от горлышка, когда я запустила ее в Васю.
Но вазу я склеила и вернула на прежнее место. И никогда не ставила в нее цветы.
Марат начал опять активничать примерно месяц назад. Приглашал меня на общие для их тусовки мероприятия. Интимно держал под локоть. Всем представлял, как свою девушку. Учитывая, что дальше неловких поцелуев у нас дело не заходило, такие заявления были странными. Но я не противилась. И думала о том, что, наверно, можно к нему привыкнуть.
Он хороший человек. Интересный очень. Красивый. Интеллигентный.
И, возможно, если я переступлю черту с ним, то перестану постоянно в каждом встречном высоком и крепком мужчине видеть Олега.
И сны меня больше не будут мучить.
Разные.
То горячие, настолько откровенные, что я просыпалась в ужасе от самой себя. От того, что я позволяла с собой делать. Потому что ничего подобного в реальности не происходило! Но во сне… Откуда это? Зачем это? Я не видела, с кем я там, в этих мутных фантазиях. Но мне не надо было видеть. Я и так все знала. Руки, голос, даже запах его чувствовала. Дурное, дикое наваждение!
Но лучше бы было оно, чем другие сны.
Те, после которых я просыпалась с колотящимся сердцем и в слезах. И со счастливой улыбкой.
Те, в которых я видела своего сына, бегущего ко мне, раскинув руки. И своего
Те, в которых я была оглушительно, невозможно и так правильно счастлива. Потому что жила той самой жизнью, какой должна была жить нежная девочка Олька. Девочка, которой больше нет. Которую убили.
Вот потому я готова была сутками напролет работать, так, что ноги отнимались, что в голове все кружилось и летело.
Потому что после таких смен я спала без сновидений. И это было счастьем, единственно реальным для меня.
Я смотрю на Марата и нахожу его красивым. Очень красивым.
Мне, наверно, можно позавидовать? Я бы сама себе позавидовала. Наверно.
Мы ужинаем, в приятной, интеллигентной обстановке.
А потом едем домой. Он провожает до парадной, целует. Нежно и осторожно. В губы.
И уходит. Я захожу, поднимаюсь на свой этаж, по пути задумчиво трогая губы. И размышляя, понравилось мне, или нет? Наверно, все же понравилось…
Но тут дверь парадной стучит, легкие шаги, я сторонюсь, давая дорогу припозднившемуся соседу.
Но шаги замирают за моей спиной.
И я даже не вижу, мне не требуется видеть, чтоб понять, кто стоит за моей спиной. И даже, если б он ничего не сказал, я бы узнала.
Я слышу тихое:
— Привет, Шипучка.
И поворачиваюсь.
Чтоб взглянуть в лицо своему прошлому.
Ты — мое прошлое. И словно,
Ты — больше не моя печаль.
Не холодно уже, не больно.
Не страшно и совсем не жаль.
Ты — мое прошлое. Смиряюсь.
И не смотрю. И не ищу.
Назад не жду. Не собираюсь.
И думать больше не хочу.
Ты — мое прошлое. И знаешь,
Так как-то все легко теперь.
А ты стоишь, все понимаешь.
И молча открываешь дверь.
М. Зайцева.
25. Сейчас
— Оля, нельзя так делать, понимаешь, о чем я? Нельзя доводить до того, чтоб в обмороки падать.
Машка вынимает зеркало, кладет холодные резиновые пальцы на низ живота, осторожно пальпирует, хмурится.
— Все же в порядке?
Мне немного больно, и я знаю, что так быть не должно. Но молчу. Иначе она меня точно запрет в больнице. И Олегу, гарцующему под дверью палаты, вложит еще.
Когда дело касается здоровья пациента, приятельница становится удивительно бесчувственной. И делает так, как будет лучше пациенту, не обращая внимания на его вопли.
Мои, то есть, вопли.
Хотя, полностью историю моих отношений с Сухим она не знает и искренне считает меня дурой. А Олега — страдальцем. Конечно, на профессиональные качества это никак не влияет, она по-прежнему самый лучший гинеколог в Питере, и врачебная тайна и все такое… Но вот застращать и без того мнительного Сухого по поводу моего самочувствия из самых лучших побуждений… Вполне реально.