Шипучка для Сухого

Зайцева Мария

А я проснусь.

А я не хочу просыпаться.

Я хочу его чувствовать, вдыхать, ощущать.

Тяжесть его тела на мне — одновременно мощный отсыл в прошлое и что-то невероятно новое.

Гладкость его кожи под пальцами — огонь, я обжигаюсь, но не прекращаю трогать. Потому что мне надо убедиться, что он — материален. Что он — здесь.

— Олька, — шепчет он, стискивая меня до боли, не рассчитав силу, и мне это так нравится, Господи, я так этого хочу! — Олька… Моя Олька…

Его губы, сухие, обветренные, жесткие. Он не целует,

он сжирает меня, выпивает мой поцелуй до дна, до последней капли иссушает.

Он, кажется, тоже одурманен, как и я. Огромные зрачки, затопившие всю радужку, сухое острое лицо, напряжение, ожидание, утыкается в мою шею и тоже дышит, дышит шумно и глубоко.

— Олька… Я подыхал без тебя…

И я. Олег, и я!

Я — просто не жила.

Я — умерла.

Он приподнимается, смотрит опять, а потом наклоняется и целует. Одновременно делая резкий рывок.

В меня.

И это… Да!!!

Это больно! Так и должно быть, наверно, если не подпускать к себе никого пять лет.

Это шокирующе. Это…

В голове по-прежнему пусто, поэтому я не могу даже осознать, что чувствую.

Просто прижимаюсь, теряя последнее дыхание, обхватываю его ногами, и Олег понимает это правильно. И уносит меня из этой реальности.

Больше я ничего не соображаю, ничего не понимаю, ничего не вижу. Только его. Только так. Только с ним.

И это похоже на возрождение Феникса. Из боли и огня.

Я чувствую, как мое тело оживает, как наполняется эйфорией и жизнью каждая клеточка, как горит от прикосновений, от поцелуев кожа, как это хорошо — дышать обновлёнными легкими, в которые вместо кислорода вогнали чистейший афродизиак — запах его тела. Он окутывает меня настолько плотно, что я тону буквально и выбираться не желаю.

Не надо мне выбираться.

Можно, я навсегда останусь вот так, с ним? Мушкой в тягучей патоке янтаря?

Это то, чего я хочу.

Чтоб никогда не завершалось, чтоб длилось и длилось, чтоб не думать, не переживать, только чувствовать, на самом примитивном, животном уровне воспринимать своего человека.

Как своего. Как часть себя. Как раньше.

Можно, я всегда буду так жить?

Потому что до этого я не жила.

Я умирала.

Я цепляюсь за плечи, запрокидываю голову, ощущаю, как сильно и жестко он двигается во мне, как он смотрит на меня, и этот взгляд даже материальней того, что он сейчас со мной делает. Откровенней.

Он меня не просто берет, он меня возвращает. Себе. Полностью. Забирает. Опять. Заставляет вспомнить, заставляет ожить.

— Моя Олька… — шепчет он, и я разрываюсь на кусочки, мелкие детали, неожиданно и ужасно.

Бьюсь в оргазме, кричу, выгибаюсь. А он ловит мои губы, не дает мне выскользнуть и двигается.

Продлевая мое и свое удовольствие. Наше.

Одно на двоих удовольствие.

Такое, что мы потом минут десять просто лежим, обнявшись, не в силах разъединить руки, оторваться друг от друга, отдышаться.

А когда я нерешительно начинаю шевелиться,

Олег просто переворачивает меня на живот и опять ложится сверху, обволакивает своим телом, как коконом, оберегает от всего мира собой. Как когда-то давно.

Прикусывает плечо, как зверь, что-то шепчет, приподнимает под живот, аккуратно и уверенно, и опять скользить внутрь.

И я опять умираю.

Это пытка. Долгая и сладкая.

Это моя смерть.

Потом я не смогу вспомнить, сколько раз он берет меня этой ночью. Кажется, после четвертого я вырубаюсь. И периодически только просыпаюсь, от настойчивых поцелуев, от ласк, от шепота, такого сладкого, завораживающего. И даже не понимаю до конца, обнимая его и раскрываясь послушно, сон это или нет.

И во всем этом безумии меня преследует только один кошмар.

Что утром я проснусь.

Как всегда.

От звонка будильника на работу.

И жизнь пойдет по-прежнему.

Вернее, не-жизнь.

27. Примерно пятнадцать лет назад

Я смотрю на свою Шипучку, такую нежную во сне, и не могу поверить, что это и в самом деле со мной сейчас происходит. Что это — реальность, а не гребанный сон, ставший привычным за время отсидки.

Для верности провожу пальцами по щеке, нежной, сука, такой нежной, что можно только от одного прикосновения кончить!

Трогаю шею, спускаюсь ниже, к груди, к зацелованным мною за ночь соскам, к животу, плоскому и красивому, с мягкой пупочной впадинкой…

Она — совершенство, моя Шипучка. Она — мой самый сладкий кошмар.

В зоне — так точно.

Сейчас… Сейчас — нет. Сейчас она — моя самая сладкая реальность.

Нежность.

Радость.

Единственное, что есть чистого и светлого в этом мире.

Она не изменилась совсем. Все такая же красивая. Все такая же желанная.

Я глажу ее и вспоминаю, как она стояла вчера вечером, в своем красивом платье, прислонившись к двери, и глаза ее были огромными и манящими. Испуганными, горькими.

Ждущими.

Я, когда летел, все придумывал, что скажу. Какими словами буду просить прощения. Буду просить разрешения опять быть в ее жизни. Благо, с Дальнего лететь прилично, было время порепетировать.

Да и до этого я пять лет времени не терял.

А вот увидел ее… И куда что делось. Ни одной мысли.

Ни одной, сука!

Стоял и жрал ее глазами, как маньяк.

Да и потом… Тоже, как маньяк, себя повел. Слова не дал сказать, сразу в кровать потащил. И дело тут не в том, что по сексу соскучился. Хотя, и этого не отнять, а учитывая мою брезгливость в вопросе лагерных удовольствий, то и вообще. Сны с Олькой были благом, на самом деле. Хоть какой-то кайф.

Но это было не основное в тот момент. Нет.

Мне просто до боли, до ломоты в пальцах хотелось ее потрогать. Просто чтоб понять, я живой или нет? На самом деле это происходит, или нет?