Широки Поля Елисейские
Шрифт:
Во мне смешались чувства - все пять.
– Ну да, разумеется, я Хафизат, хотя лучше зови меня Леэлу, это моё имя для Матери Энунны.
Книга была своего рода редкостью: японские гравюры, изобильно иллюстрирующие "Большую историю куртизанок древнего Киото и изощрённых в своих умениях девиц старого Эдо", как бы свод по истории этого деликатного вопроса. Биографии конкретных героинь тоже приводились, портреты были полны пестроты и изящества, сцены совместного распития чая и последующего любовного соития упирали только на самую-пресамую конкретную подробность. Чем сильно отличались от современного европейского вкуса.
Я, в общем, немного знал
Но передо мной было нечто в корне иное. Лицо, черты которого словно развеивал и вновь свевал ветер, нельзя было с определённостью назвать красивым: двойная дуга бровей сурово перечёркивала его поперёк, рот казался свежим шрамом, нос был изогнут наподобие клюва хищной птицы, но мимолётная улыбка всё преображала - и всякий раз по-иному. Фигуру приходилось складывать из мелких впечатлений: любое движение плеч, всплеск ладоней, поворот головы и стана открывали под одеждой то одну, то другую пленительную подробность. Однако целая картина рождалась где-то позади глаз.
И вот я механически вершил ритуал, которым освящается возвращение под родной кров книги, одолженной лишь ради того, чтобы развеять мрак невежества и умножить себя в потомках. (Такова была официальная формулировка, к коей часто прибегал Равиль.) Не без труда отыскивал формуляр, расшифровывал едва знакомые закорючки, справлялся о титуловании милой читательницы - и в то же время потихоньку наблюдал и дивился.
Леэлу тем временем восседала в лотосе посреди подушек, заменявших здесь не особо любимые народом стулья, и - клянусь! - чтобы рассеять свою необразованность, достаточно было глянуть раз-другой, как она поправляет волосы гибкими длинными пальцами или незаметным движением бёдер придаёт подолу пленительный изгиб.
Наряд всех прочих женщин намекал на тайну. Эта чаровница во всей своей необыкновенной открытости сама была тайной.
Несмотря на расхожие вопросы, что слетали с её уст.
– Я помню твоё лицо. Ты бывал в храме? - спросила она, любуясь, как я вожусь с бумагами.
– Нет, показалось неуместным, - ответил я, не подумав. Потом сообразил, что для у неё храмом могла быть мечеть, где на мужской пол глазеют сверху. Или нет, нутром почуял: не мечеть, совсем иные интонации. Леэлу про свою Мать Энунну говорит, так что брать слова назад мне не придётся. Чётко не был и не собираюсь.
– Верно показалось. Но ты домочадец моих родителей и приятель моего брата, а он заходит.
– Это приглашение...? - заметил я тоном столько же неопределённым, сколько и утвердительным.
– Мал слишком - лично тобой заниматься, - строго ответила моя дама
И величаво удалилась.
Приходила она и позже. В тот раз я записал за ней отнюдь не древнюю эротику - несколько книг по старой педагогике, в том числе сожжённое на Лобном месте Красной Площади пособие по половому воспитанию школьников плюс труды классических американо-французских этнологов: Франс Боас, Бронислав Малиновский, Леви-Стросс и так далее. Иллюстрации, однако, попадались там ещё похлеще, чем у японцев. Не в плане секса, вовсе нет. Скорее, общей физиологии и социологии архаических племён.
Вообще я заметил, что Вертдом стремится к предельной наглядности, словно в учебнике, - а поэтому либо заказывает в Рутене самые дорогие издания из возможных, либо усердствует на этой ниве сам. Руками умельцев и умелиц, подобных насельницам Дома Тёмной Матери.
Как-то внезапно я сфокусировался именно на последнем, тем более что Хафизат подозрительно к нам зачастила. Должно быть, усадила за работу всю свою бригаду, хотя что за бригада и из кого она состояла, было покрыто мраком.
В общем, месяца через два такой жизни я призадумался, не обязан ли теперь кавалер пригласить девицу в какое-нибудь роскошное место типа кафе или концерта модной группы - хотя с публичными выступлениями и публичной жратвой в городе Муаррам было туго. Никаких аналогов я, во всяком случае, не приметил.
Мои друзья-приятели Замиль и Равиль на мои абстрактные вопли отозвались чётко:
– Если тебе охота встретиться с незамужней или вдовой, ищи сваху, та переговорит с теми, кто оберегает. Вас обоих это ни к чему такому не обяжет - обменяетесь со всех четырёх сторон небольшими подарками. Самый крупный - свахе за хлопоты: к примеру, кольцо с хорошим самоцветом от известного ювелира.
Ага: с моей-то хилой библиотечной получки... Заначку от погранцов я до сих пор благоразумно придерживал.
Но Замиль как будто предугадал мои карманные треволнения:
– Если с тебя нечего взять, то и не возьмут. Даже махр, если дело сладится, тебе платить чисто для порядка. Пообещаешь какую-нибудь особую приятность - и всё.
Махр? Мне смутно припомнилось, что это типа выкуп женской воли или "имущество, отчуждаемое мужем в безраздельное пользование будущей жены". Словом, покупка восточной женщины, словно она неодушевлённый предмет или рабыня. В отличие от женщины западной, брачная свобода которой раньше обеспечивалась приданым, идущим в карман главы семейства, а позже - совместно нажитым имуществом и невозможностью продать даже неоспоримую собственность супруги без согласия супруга. В своё время для меня было большим шоком узнать такое: хотя кто-кто, а мы с Саней всегда умели поладить.
Тут и Равиль кстати подлил масла в мою водицу:
– А если махр - лишь обещание, то и разводу нет больших препон. Не понравитесь друг другу - ты её отпустишь со всем нажитком или она вернёт тебе знак или обещание.
Можно подумать, я так и разбежался сочетаться известными узами.
Однако иной раз и не хочешь, а от такого толчка колёсики в черепушке начинают крутиться в известном направлении.
Для ухаживаний за продвинутой дамой в привычной среде обитания я "слишком мал". Что такое значит - я догадывался: типа не поймёшь, пока не попробуешь. Какие-то услуги повзрослевшим детям 16+, 18+ и так далее - подобных отметочек, принятых в России, я, собственно, не видел здесь ни на чём бумажном.