Широки врата
Шрифт:
В этот момент Ланни понял, что он был почти в конце брошюры, которая заканчивалась в обычном нацистском тоне, так что любой взглянув на последнюю страницу, не получит представления об опасных мыслях, скрытых в средней части.
«Ну, что вы думаете об этом?» — с тревогой спросила Труди.
— Брошюра выстроена как медвежья ловушка. Кто это сделал?
«Я» — Он посмотрел на нее и увидел, что её щёки немного порозовели.
— Мне кажется, что это очень ловкая работа, и она должна заставить немцев много подумать. Я согласен с каждым словом, за исключением, конечно, начала и
— То, что я сделала, была только попыткой вспомнить то, что вы сказали по вопросу милитаризма и его последствий.
— Спасибо за комплимент. Но это не мои оригинальные идеи, но они здравы, и вы изложили их доступным языком, понятным простому человеку.
— Это моя первая попытка. Я старалась написать то, что вы нашли бы стоящим.
Ланни завёл свою машину. Безопаснее говорить во время движения. — «Скажите мне, что вы сделали с этой брошюрой?»
— У меня было отпечатано несколько экземпляров, так чтобы вы и другие могли увидеть идею. Я могу изменить её, если вы найдете что-нибудь не так.
— Нет, мне нечего добавить.
— Ну, тогда, я могу отпечатать двадцать тысяч экземпляров на деньги, которые мне удалось сохранить из того, что вы дали мне в Зальцбурге.
«В том числе и из того, что вы сэкономили на еде?» — спросил он.
Она не ответила, а он отложил этот вопрос на потом. — «Есть ли у вас план, как распространить их в Германии?»
— У меня есть несколько планов. Есть тысячи рабочих, которые пересекают границу в Германию каждый день, и туда ввозится много видов товаров. Они будут среди них.
— Гестапо сразу узнает, откуда они прибыли, Труди.
— Они придут из разных мест, при условии, если мы сможем собрать деньги.
«Я внесу свою долю», — сказал он. — «Скажите мне, есть ли такая организация, как Deutscher Nationalsocialistischer Kulturbund?»
— Организация появилась и умрет вместе с этой брошюрой. Следующая будет иметь другой вид и будет напечатана в Амстердаме или Женеве.
— Я вижу, что вы нашли работу для себя. Вы предполагаете, что о вас не узнают в качестве источника?
— Я буду работать до тех пор, пока смогу. Пока у меня есть только два контакта здесь, в Париже, и я уверена, что они не предадут меня. К сожалению, я думаю, что французская полиция будет помогать немцам.
«Конечно, пока Лаваль остаётся премьером Франции», — прокомментировал он.
— Даже больше, Ланни. Полиция не меняется, когда меняется правительство. Полиция служит двумстам семьям.
Ланни ехал в сторону Версаля, рассказывая: «Это дорога, по которой рыночные торговки в дождливый день тащили короля и королеву обратно в Париж. Она в те дни была не так хорошо замощена, и домов по обеим сторонам не было, но вряд ли Мария-Антуанетта это заметила. Вы когда-нибудь читали историю графа Ферсена, молодого шведского дворянина, который был ее любовником, и который сопровождал ее на этом гибельном пути?»
«Я знаю только то, что было в школьных учебниках», — ответила она. — «Там не говорилось о любовниках».
— В моей памяти эта дорога осталась окружённой строем кирасир в латунных шлемах с плюмажем,
«Договор был плохой», — согласилась Труди, — «но на половину не так плох, как его представляет Гитлер».
«В день, когда он был подписан», — продолжил Ланни: «Я был под стражей в старом Консьержери в Париже, и услышав салют, я понял, что он означает. После мои друзья рассказали мне о процедуре. Вы когда-нибудь видели большую Зеркальную галерею?»
— Я никогда не была здесь раньше.
— Эту достопримечательность не пропускает ни один турист. Поедем?
— Ланни! Не следует рисковать!
— Уверяю вас, никто не обратит на нас ни малейшего внимания. В такие яркие солнечные дни, как этот, там будут сотни американцев.
— Но некоторые из них, возможно, вас знают!
— Ну, если и так, то что? Я буду там с солидной на вид молодой леди и показываю ей достопримечательности. Она может быть дочерью одной из сестер моей матери, которых она оставила в Новой Англии около сорока лет назад.
— Но начнутся сплетни, Ланни!
— Нет способа остановить их, поскольку моя жена переехала в Нью-Йорк.
— Она действительно переехала?
— Переехала и прислала мне вежливую телеграмму с пожеланиями мне успеха в жизни.
— Ланни, я так горько сожалею, что была причиной этого несчастья!
— Позвольте мне рассказать вам небольшую историю о том, что произошло в Бергхофе в то время, как вы сидели в машине и, несомненно, почувствовали, что ждали долго.
— Я признаю, что это длилось долго
— Это было несколько меньше, чем два часа. И в течение часа Гитлер закатил нам такую речь, какую миллионы немцев вынуждены слушать по радио под угрозой отправки в концентрационный лагерь. Он рассказал нам всю историю, начиная с 1919 года и до настоящего времени: о злобном Версальском Диктате и предательстве союзников под воздействием еврейско-большевистских плутократов. Вы все слишком хорошо знаете, я уверен.
— Ach leider!
— Ну, Ирма слушал его целый час, а когда он закончил, она шагнула вперед и сказала ему: Я хочу, чтобы вы знали, что я согласна с каждым вашим словом.
— Ланни, как страшно!
— Вы понимаете, что её никто не вынуждал так говорить. Её никто не спрашивал, это была ее собственная инициатива.
— А не потому, что она была разгневана на нас?
— Нет сомнений, это заставило ее говорить, но это не определило содержание её высказываний. Причина, почему я сдался и отпустил ее, стала ясна позже, в Зальцбурге, она поставила мне свои условия на будущее: чтобы я согласился не иметь больше ничего общего с коммунистами и коммунизмом, или с социалистами и социализмом. Учитывая, что моя сводная сестра и ее муж, а также мой дядя коммунисты, и что некоторые из моих старых друзей социалисты, то вряд ли она ожидала, что я соглашусь.