Широкое течение
Шрифт:
блюдая за ней, Алексей Кузьмич отметил, что она как
будто преобразилась, в ней появилось что-то решитель¬
ное, смелое.
— На послезавтра у нас назначено бюро, — сказал
Володя. — Вот мы их всех и вызовем.
У калитки шофер гремел ведром, доливая воду в ра¬
диатор.
К беседке спешил Дмитрий Степанович, оглашая ти¬
шину неукротимым своим басом:
— Чем объяснить ваши поступки: сначала с нетерпе¬
нием ждали машину, тревожились,
пришла — все вдруг обнаружили пристрастие к уедине¬
нию. Марш домой!
Дмитрий Степанович решил еще денек повозиться в
саду. Проводив своих, он долго стоял у калитки, пока
машина не скрылась за поворотом.
2
Кузнецы не знали контролера более строгого и при¬
дирчивого, чем Люся Костромшта,
— Быстро насобачилась! — не без восхищения отме¬
тил Гришоня, когда она, проработав недели две с опыт¬
ным контролером и освоив специальность, стала все на¬
стойчивее атаковать их бригаду.
Появляясь на работе в одно и то же время, она не
спеша проходила по корпусу, тоненькая, стройная, всегда
аккуратно одетая, с подобранными под косынку локона¬
ми, подвязывала фартук, натягивала кожаные перчат¬
ки — она ревниво оберегала руки от ссадин, грязи — и
ждала, когда начнется пальба молотов и к ней придут
детали. Люся проверяла продукцию двух бригад: Карни-
лина и Полутенина.
Внешне Люся была спокойна, всем она казалась вы¬
держанной, деловой, озабоченной, — любовь к отцу, гор¬
дость и самолюбие не позволяли ей работать как-нибудь.
Но никто, кроме разве матери, Надежды Павловны, не
знал, что творилось в ее душе.
Работу в кузнице Люся считала как бы наказанием
за прошлое свое поведение. Она чувствовала себя глубо¬
ко несчастной и страдала от этого. Ее угнетал цех, пол¬
ный грохота, огня, шума, движения, стесняли неуютные,
громоздкие машины, среди которых она просто терялась,
страшили грубоватые, бесцеремонные, чумазые люди:
все эти кузнецы, нагревальщики, прессовщики. Дисципли¬
на труда оказалась для нее непомерно тяжелой, обреме¬
нительной.
По окончании рабочего дня, едва ополоснувшись в
душевой, она с лихорадочным нетерпением стремилась
домой, скрываясь от грохота молотов, от копоти, от мрач¬
ного света сквозь задымленные окна. С отцом она держа¬
лась отчужденно, считая его виновником того, что с ней
произошло. С матерью теперь разговаривала мало и поч¬
ти совсем перестала смеяться. По вечерам по старой
привычке Люся снимала с вешалки свои наряды, глади¬
ла
готовив платье или юбку с кофточкой, она вдруг чувство¬
вала усталость, — гул кузницы не покидал ее и дома,
настойчиво звучал в ушах, — всякое желание идти куда-
нибудь исчезало; на звонки Антипова она отвечала отка¬
зом и рано ложилась спать. И Антипов в эти минуты
неосознанно раздражал ее чем-то; всегда казался не¬
естественным, точно играл какую-то роль, как артист на
сцене; и от этого выглядел белой вороной среди кузне-
цов. «Надо поговорить с ним об этом...» — уже засыпая,
думала Люся.
Надежда Павловна видела, как отражается оабота на
ее любимой дочери, и горестно вздыхала украдкой. По
утрам, прежде чем разбудить Люсю, она подолгу и с
состраданием вглядывалась в ее лицо, потом тихонечко
касалась плеча дочери и просила шопотом:
— Вставай, девочка... Пора на завод.
Люся с усилием заставляла себя подыматься, молча
одевалась, молча завтракала и уходила.
Однажды Надежда Павловна заметила, как у Люси
скатилась со щеки слеза, упала на горячий утюг, заши¬
пела. Надежда Павловна приблизилась к дочери, полная
неизъяснимой материнской жалости к ней, прошептала:
— Доченька... Милая ты моя... Голубка... Измучи¬
лась... — И у самой задрожали губы.
Люся не выдержала. Она поставила утюг на кон¬
сервную банку, взглянула на свои руки: несмотря на пер¬
чатки, они были шершавые, в ссадинах, с неотмываемой
копотью в извилинах ладоней и под ногтями, когда-то
блестящими от лака; закрыла этими руками лицо и за¬
дрожала, задыхаясь от рыданий.
— Мамочка! Не могу я больше, — заговорила она
прерывисто. — Не могу!.. Не девичье это дело — ворочать
поковки. Не для женщин этот цех, эта работа...
Надежда Павловна поглаживала ее вздрагивающие
плечики, утешала, придерживая свое пенсне:
— Ну, не надо. Успокойся... Потерпи еще немного.
Вот я поговорю с отцом...
Однажды в воскресенье Люся была в театре и легла
спать поздно. Утром девушка не в силах была раскрыть
глаза. Она что-то пробурчала матери сонным и недоволь¬
ным голосом и отвернулась к стене.
На помощь Надежде Павловне пришел Леонид Гор¬
деевич.
— Вставай, Люська, а то проспишь! — громко ска¬
зал он, вытирая лицо полотенцем, усмехнулся и накло¬
нился над ней — с бороды упало ей на шею несколько
холодных капель. — Слышишь?