Шизо и Зоо
Шрифт:
Интересно было бы узнать, где я жил, когда был слоном. Я бы им сейчас отомстил. Я же теперь человек! Когда я проходил мимо обезьян, одно воспоминание всплыл так ясно: я вспомнил, как их жестоко избивали дрессировщики. В памяти постепенно появлялись новые моменты прошлого. Иногда я видел смерти от ужасных поступков людей отрывками, но не понимал, кто именно передал их мне генетически. Бабушка, может, дедушка, сестра или брат?
Бедные макаки, вот они вообще непослушные! Чтобы приучить обезьянку к определённому порядку, трюкам, её необходимо так исполосовать плёткой, чуть ли не до крови. Я обернулся, уловив их взгляд. Успел заметить, как они будто замерли, после чего начали озорно скакать по клетке. Ещё те забияки!
По запаху я знал и чувствовал, где именно находятся
Мелкими шагами на трясущихся ногах я приблизился к огромному вольеру. В этот момент их кормил какой-то мужчина. Видимо, это был час кормёжки. Нормально, в Парижской Бастилии также давали еду по этикету, всем одновременно. Жаль, её разрушили. Могли бы и туда напихать животных.
В тот момент мне так и хотелось выкрикнуть:
– Затопчите этого гада!
Но вовремя одумался, ведь кипер ни в чём виноват. Хотя…
Порой люди сами перестают чувствовать себя надзирателями, при виде, как животные радуются их приходу в клетки, тем более с лакомствами в руках. Я помню свои ощущения, когда я выполнял всё то, к чему меня принуждали. В какой-то момент мне давали покушать что-то вкусненькое, и я, несмотря на всю ничтожность ситуации, принимал это за счастье. В заточении всё новое становится для тебя радостью. Если тебя не обливают некоторое время водой, по тебе ползают всякие мухи, ты воняешь собственными выделениями, это неприятно. Издеваются над тобой за то, что ты чего-то не сделал, не довёл дело до конца, конца – которого ты вообще не осознаёшь! Вы знаете, как сложно понять человека, выполнить то, что он от тебя хочет? Он стоит с палкой в руках, на конце пика, орёт и машет ею перед тобой, бьёт по ушам, бокам, ногам. Ты в панике стараешься понять его, но болевой шок настолько силён, что хоть у тебя и огромная голова, но она не срабатывает мгновенно, поэтому месяцами приходится додумывать, догадываться самому, что этот угрёбок от тебя вообще хочет! И когда ты, наконец, стоишь под струёй долгожданной воды, она так радует тебя, ты невольно начинаешь прыгать, счастливый, радостный, довольный слон, даже не замечая, как аплодируют вокруг зеваки. Ведь даже этот, в каком-то смысле интимный, момент выставляют на всеобщее обозрение. Люди вокруг свистят, осматривая твои чистые изгибы. Они получают именно ту, фейковую эмоцию, которую живодёры и спекулянты пытаются в рекламах навязать народу. «Счастливый слон купается! Приходите посмотреть!» А как тут не быть счастливым, когда тебя давно уже не мыли, ответьте! Вдогонку ещё: «Счастливый слон с мячиком на хоботе стоит на двух ногах». Ну не уроды, а? Присмотритесь сначала внимательней к моему окровавленному хоботу: пока на него поставили этот мяч, мою плоть не раз проткнули насквозь. Посмотрите на мои избитые передние ноги – по ним колотили так, что я готов был неделю стоять на задних, показывая им трюки «24 часа на 7 дней»! Постфактум решайте, кто был при этом счастлив – Вы или я. Скажу вам честно – это был я! Потому что струя долгожданной воды доставляла мне неимоверное удовольствие, блаженство. Говорят же люди, что в тюрьме начинаешь ценить всё то, на что в нормальной жизни перестаёшь обращать внимание. Жаль! Тот, кто олицетворяет настоящих виновников, лишённых элементарного благородства людей – лучший друг моего отца! Как же мне было горько принять мысль, что отец может дружить с таким типом людей. Насколько же жесток мир, и коварен человек в целом. Какой позор, что я хожу, как придурок, по тюрьме своих больших и малых соседей по земле в теле кровожадного монстра, и ничего не могу при этом сделать! Я рефлексивный человек, отличающийся от зверей лишь обликом, страдающий оттого, что знаю нечто, но ещё хуже то, что я знаю о своём знании! Спасите меня от мучений!
Один из слонов, почувствовав моё присутствие, оглянулся, но не подал вида. После чего толкнул хоботом слониху, и они оба двинулись в мою сторону, остановившись, как вкопанные, на полпути. Мне казалось, что я должен подойти к ним ближе, но перегородка не давала мне приблизиться. Наши взгляды встретились. Я был их, они были мои, мы были командой. Мне стало не по себе, и я выбежал из зоопарка на улицу. Отец, наблюдавший за мной издали, побежал следом. Сзади послышался окрик контролёрши, которая сидела на кассе, взимая деньги с посетителей. Тоже, такая низкая, на мой взгляд, работа! Она что-то сказала отцу на немецком или на швейцарском, я не понимал ещё до конца их языка.
– Фредди? Фредди? Постой!
– Да, папа!
– Что с тобой?
– So va bien. Со мной всё в порядке, – ответил я на французском.
– Ты бледный, сыночек, хочешь воды или фанты?
– Да, я бы выпил немного холодной газировки.
– Пойдём внутрь, там есть кафе, выберешь что-нибудь. Скоро начнётся представление морских котиков.
– Хорошо, пойдём.
Мы зашли обратно. Тётка на кассе на ломаном французском принялась успокаивать меня, будучи уверенной в том, что я испугался животных. Она убедительным голосом рассказывала, что в их зоопарке работают профессиональные дрессировщики: «Сто процентов – ничего плохого случиться не может». Я ей поверил, зная эту систему изнутри, пережив всё на своей шкуре.
– Будешь «pommes frites» – картофель фри?
– Нет, пап, я не голоден, спасибо.
Отец принёс мне фанту-лимон, которую я не любил, себе взял пиво. Его лицо было необычайно бледным, и я решил поинтересоваться, что с ним происходит.
– Па?
– Ау.
– Что с тобой?
– Я всё видел, сынок.
– Что видел?
– Я видел, как животные к тебе относятся.
– И как же?
– Я, наверное, схожу с ума.
– Но почему же? Ты же веришь что я слон, правильно?
– Кажется да, я начинаю в это верить.
– Ты говорил раньше, что веришь! Ты меня обманывал?
– Да. Прости. Я надеялся, что это твоё детское воображение.
– Так ты не рад тому, что я слон? Это же намного круче, чем быть алчным человеком. Всё в жизни делать ради денег!
– Ты очень взрослый для своих лет. Тебе ещё рано рассуждать о том, чего совсем не понимаешь!
– То ты говоришь – я взрослый, теперь – маленький, определись, наконец!
– Давай закроем эту тему, люди на нас смотрят!
– А чего это они на нас смотрят? Заплатили посмотреть, как измываются над животными, вот пускай и пялятся в другую сторону!
Отец не отвечал больше на мои реплики, молча пил своё пиво, пока я не задал тот самый решающий вопрос, который определил в будущем всю мою жизнь.
– Папа, я хочу здесь жить и в будущем работать. Быть ближе к животным, помогать им в трудных ситуациях. Ведь я лучше любого врача смогу определить, что у кого болит, и у кого есть какие предпочтения. Раз я не могу бороться с системой человечества, мне хотелось бы хоть как-то изменить в лучшую сторону жизнь обречённых на муки животных.
– О господи, что я слышу! Как такое вообще возможно?
– Ты не хочешь мне в этом помочь, скажи? Только правду, прошу!
– Ты мой сын, и я помогу тебе в жизни во всём, даже в твоих сумасшедших идеях.
– Спасибо, папа!
Я встал из-за столика, с благодарностью обнял своего папу: как истинный слон, потёр ему ушком щёку, отчего он ещё больше побледнел.
Все выходные в немецкой части мы провели с удовольствием, гуляя по городу Рапперсвиль, куда из Цюриха приплывали корабли, вечерами на некоторых громко звучала музыка.
Вы не представляете, что со мной творилось, когда я впервые встретил друга своего отца, того самого хозяина цирка. Правда, он был не единоличным владельцем – это был семейный бизнес. За столом в одном из рыбных ресторанов, если не ошибаюсь, он назывался «Марцарала», с глубокой философской и нравственной убежденностьюй он рассказывал о том, как счастлив, что имеет возможность приносить людям радость с помощью цирковых выступлений, славящихся на весь мир. Однако я так до конца и не понимал, чем он так гордился. Естественно, в разговоре я обмолвился, что хотел бы быть ближе к животным, работать с ними. Но не дрессировщиком, разумеется. На что получил ответ, что я обязан окончить школу с отличием, чтобы приобрести престижную профессию типа зоолога, ветеринара.