Шизофреник
Шрифт:
Обычная дорога до остановки. Одни и те же лица людей, которые попадались ему каждый день по пути на работу, не вызывая желания знакомиться с ними или заговаривать. К остановке на этот раз подъехал новый трамвай четвёрка, совершенно чистый и не потрёпанный временем. Пневматические механизмы открыли большие двери. Просторное внутреннее помещение быстро заполнилось. Кондуктор-женщина лавировала между людьми и скандировала хриплым то ли от сигарет, то ли от простуды голосом: «Кто не сдал за проезд – передаём, не забываем!»
Город выглядел так же, как и обычно, как в любой другой день
В половине десятого Пётр Зуев вышел на остановке рядом со школой. Стоя чуть поодаль от других построек, здание выглядело несколько отрешённо. Это выражалось не только в стиле архитектуры и цветах, но и в расположении. Массивные входные двери, сделанные из ясеня, чем-то напоминали двери метрополитена. Они точно так же непрерывно то открывались, то закрывались, иногда сшибая зазевавшихся людей.
Зуев открыл дверь с заученной элегантностью. Поприветствовав охранника, он пошёл в свой класс. Кабинет физики находился на втором этаже в конце рекреации, прямо под кабинетом директора. Поднявшись по лестнице, Пётр встретил своих учеников (сегодня первый урок был у седьмого класса), они ожидали преподавателя у дверей. Поздоровавшись с детьми, Зуев открыл комнату номер двести семь.
В кабинете физики было прохладно, как и в любое другое не летнее время. Портреты великих учёных невозмутимо взирали на вошедших. В тёмных сине-серых оттенках утреннего полумрака их пристальные взгляды приобретали ещё большую выразительность и глубину. Когда ртутные лампы заработали, класс озарился белым светом. Дети приготовили свои места и разбрелись кто куда. До начала урока оставалось пятнадцать минут.
Когда прозвенел звонок, все ученики уже были в классе. Они встали рядом со своими местами и поприветствовали учителя.
– Садитесь.
Зашумели стулья – дети сели.
– У кого-нибудь возникли вопросы по выполнению домашнего задания? – Зуев обвёл класс взглядом. Никто не поднял руку.
– Что ж, – он открыл учебник, – в таком случае…
– Пётр Анатольевич! – перебил его голос ученицы. – У меня есть вопрос…
Двадцать девять пар глаз уставились на одногоединственного ребёнка.
– Что тебе было непонятно? – Зуев говорил мягко, настолько, насколько это было возможно. Такой тон преподавателя однозначно успокаивал.
– Я не поняла… Верней, поняла и решила, но ответ не совпал с ответом в учебнике.
– Хорошо. Запиши своё решение на доске. И мы все вместе попробуем разобраться. Какой номер упражнения?
– Задание сто один.
Ученица направилась к доске, и, пока она шла, Зуев успел выловить несколько недовольных взглядов, услышав перешёптывания, адресованные юной выскочке. Как правило, школьники, особенно это было заметно начиная с третьего класса, недолюбливали детей, пытающихся разобраться в каких-то задачах или примерах досконально. Дети не любили тех, кто начинал задавать вопросы и старался что-то для себя понять. И Зуев прекрасно понимал: этот ребёнок, что вышел сейчас к доске, имел храбрость пойти против своего маленького мирка. Он ценил в людях бунтарскую натуру.
На странице учебника было написано: «Задача 101. В куске кварца содержится небольшой самородок золота. Масса куска равна 100 г, а его средняя плотность – 8 г/см3. Определите массу золота, содержащегося в куске кварца, если плотность кварца 2,65 г/см3, а плотность золота – 19,4 г/см3».
Зелёная доска начала оживать. Детская рука несколько неловко выводила длинные примеры. Зуев внимательно следил за вычислениями, что расписывала ученица. Сейчас он даже не слышал её слов, да и не очень-то они ему были нужны. В эпоху студенческой жизни Зуева (учился он, понятное дело, на физика) простые слова стали быстро терять привычные, понятные значения и смыслы. А физическая формула начинала говорить ему больше, чем длинный рассказ.
Сейчас, так же как и раньше, Пётр погрузился в мир формул на зелёной доске. Их визуальное повествование, то, как они вели свой рассказ, было приближено к изяществу танцоров театра, которых он так часто видел в детстве. Безусловно, в этом решении присутствовала пара моментов, которые можно было бы подправить, но в целом композиция, что предстала перед ним на доске, понравилась Зуеву. Его глаза остановились на ответе: семьдесят семь целых, сорок шесть сотых. Ответ был верен, хоть и округлён.
– А в учебнике что получилось? – несколько озадаченно спросил учитель.
– Семнадцать целых, одна десятая…
Зуев еле заметно улыбнулся.
– У кого получился ответ как в учебнике?
Больше половины подняли руки.
– А у кого вышло то же, что и на доске?
На этот раз подняли руки всего четыре человека.
– Я стесняюсь спросить, остальные вообще не решали задачу? Хотя это, собственно, уже не так важно. – Зуев закрыл учебник и обратился к девочке, что стояла рядом: – Что ж, очень хорошее решение.
Затем он посмотрел на класс:
– Для тех, кто решал задание, сообщаю, что правильный ответ – на доске.
Он снова взглянул на ученицу, что стояла подле зелёного мольберта для формул.
– Садись на место, пожалуйста.
Он говорил спокойно. Не выражая ни радости, ни грусти, лишь спокойствие. Словно очень уставший, но безмерно мудрый человек. И такое уверенное спокойствие дарило тепло.
– Сегодня учебники вам не понадобятся. Всё, что будет нужно, я напишу на доске, – Пётр говорил с превосходной дикцией и артикуляцией. Его губы и лицо передавали слова даже лучше, чем голос. Такая манера говорить казалась Зуеву столь же неотъемлемой частью хороших манер, как мыть руки перед тем, как сесть за стол.
– Фотографируйте на телефоны или переписывайте в тетради, кому как удобней, потому что от того, как вы усвоите сегодня материал, будет зависеть и то, как вы будете выполнять домашнее задание, и то, сможете ли вы в дальнейшем выполнять контрольные работы.
Голос преподавателя мягко разливался по классу, постепенно отвоёвывая себе слушателя. Урок пролетел незаметно. Пётр Анатольевич сегодня превзошёл самого себя. Дети не хотели уходить, желая продолжать слушать рассказ учителя. И это было главной наградой для Зуева.