Шизофрения
Шрифт:
— Неудовлетворенность — наказание за желания, — усмехнулась Александра.
— О! — Зам глянул восхищенно. — Ты прямо как Фомич говоришь! Афоризмами. «Респект», — приложил руку к животу и склонил голову. — А что мне делать-то? Живу тут в окружении людей, измельченных бытом. Никакого полета фантазии. Поговорить по душам даже не с кем. Все работы да отчеты. А жить-то когда? — воскликнул тоскливо. — Слушай, Сань, скажу как на духу — твой приезд для меня — праздник! Ты даже сама не понимаешь, како-ой!
— Событие имеет только то значение, которое ты ему приписываешь, — насмешливо сказала она. — Только, прошу, не говори мне о том, что вы еще будете гордиться…
— Не-е, — замахал руками Зам. — Как можно? Это же сокровенное Фомича. Мне чужого не нужно. Слушай, Сань, пойдем, хоть полчасика про жизнь поговорим, а то, честное слово, я здесь от безысходности скончаюсь или опять напьюсь как свинья, чтобы отсрочить трагический исход.
— В пустыню? — подхватила она с усмешкой. — Народ-то уже собрал, который за собой поведешь?
— Ты что? Разве ж я когда Моисеем себя называл? — в его голосе все же послышались нотки сомнения. — Да и потом, кто ж в пустыню с пустыми руками без посуды и всякой золотой и серебряной утвари уходит?— его глаза хитро блестнули.
— Ты что имеешь ввиду? — удивленно поинтересовалась она.
— Как что? Ты Коран что ли не читала? — изобразил он искреннее удивление. — А откуда, по-твоему, у сынов Израиля столько драгметалла взялось, чтоб золотого тельца в пустыне отлить, пока пророк Моисей на горе-то был?
— И откуда же?
— Правда не знаешь, что ли? — он хмыкнул довольно. — Попросили у соседей египтян вещей серебряных и золотых, и одежд, якобы для организации праздника, а сами — свалили в пустыню на сорок лет. Чтобы срок исковой давности истек! — он загоготал.ь, пока Моисей на горе бв
— Вот с таких заявлений религиозные войны начинаются, между прочим, — Александра покачала головой.
— А ты думала, почему мусульмане иудеев не любят? Только из-за одной религиозной нетерпимости что ли? Очень давние исторические материальные причины, хоть фактически и не с ними произошли. Пойдем, а? Поговорим еще хоть чуток, — просительно посмотрел на гостью. лько золота
— Значит, сегодня я твой народ, — обреченно вздохнула она. — Пойдем, что с тобой поделать. Только не к тебе домой и не более получаса, — поумерила она пыл Зама, который попытался подхватить ее под руку. — Давай в садике посидим у бассейна. У вас тут благодать! Весна! Я хоть позагораю чуть-чуть.
— Как? Уже весна? — дурашливо воскликнул тот, оглядываясь по сторонам. — А я даже и не заметил… с этими отчетами. Надо бы отметить, — он приостановился и глянул выжидательно.
— Пойдем-пойдем, — остановила его порыв Александра, — успеешь еще.
Они прошли к бассейну и расположились на шезлонгах. Александра убрала волосы за уши, откинула прядки со лба, надела темные очки и откинулась на спинку, наслаждаясь почти забытым в Москве теплом и солнечным светом.
— Ну, давай, говори, — благосклонно разрешила она и прикрыла глаза.
— Скажи, Сань, ты животных любишь? — неожиданно поинтересовался Зам.
— Животных? — она удивленно приподняла голову и, спустив очки, посмотрела на собеседника.
— Я не о себе, — хмыкнул тот. — Хотя порой думаю, что домашним животным в хороших руках лучше, чем людям живется. По телику недавно видел, в Москве даже кладбище для домашних любимцев открыли. Причем, заметил, по ландшафтной архитектуре и другим условиям, получше большинства обычных будет.
— У меня овчарка немецкая, — Александра снова откинула голову на спинку. — Титус Блэкбург зовут. По-домашнему — Тяпа. Отличный парень!
— Я вообще-то тоже животных люблю, — сказал Зам. — Почти всех. За их выносливость. За подсознательное стремление выжить. За основной, так сказать, инстинкт. Ведь не даром же на них медики эксперименты ставят? Да и в космос — кто первый полетел? — он устроился поудобнее, закинув руки за голову. — Началась у меня эта любовь, почти как у всех в детстве — с рыбок. Но с рыбами любовь закончилась довольно быстро. Они даже до собственного новоселья в аквариуме не дотянули. Ничего, кроме корма из засушенных рачков и вида на улицу из трехлитровой банки с подоконника так и не узнали, — печально вздохнул он.
— Ты что, их съел что ли по пьяни? — хмыкнула Александра.
— Ты что? — возмутился Зам. — Я тогда еще не пил — в первом классе-то. Пить позже начал… В пятом… Когда осознал несправедливое устройство мира, — он сделал паузу, видимо, ожидая расспросов, но Александра промолчала. — А вот с черепашкой — все по-другому было! — вернулся он к теме животных. — Ни тебе корм специальный покупать, ни какашки убирать. Красота! Она, вроде бы, есть и, вроде бы ее нет! Лазает где-то по квартире по полгода и сама себя веселит. Ласки не требует. Выползет, когда уже совсем с голодухи озвереет, клювом пощелкает — ты ей что-нибудь кинешь и не видно ее опять полгода. Так и дожили до очередной весны. И кто меня надоумил пойти с ней погулять на улицу? Вынес я свою Тортилку на газон одуванчиков погрызть и — через пару минут осиротел. Пока покурил, я ведь тогда в пятом классе учился, потому родители дома курить еще запрещали, гляжу — ее уже и след простыл! В момент! Куда делась — до сих пор понять не могу. Будто забуравилась в землю. Видно, тяга к свободе у черепах очень развита, — задумчиво сказал он. — Как у меня. Я ведь тоже в детстве из дома убегал. Дальние страны посмотреть хотел. Три дня в восточном направлении продвигался, пока менты с поезда не сняли, — опять сделал паузу, но Александра снова ничего не спросила. — Потом, — он продолжил рассказ, — через много лет, когда у меня уже дочка появилась — завели мы попугайчиков. Волнистых. Крикливых. Вот с ними было сложнее. Специальный корм, какашки опять же везде по дому, колокольчики-бубенчики в клетке, о которые они постоянно бошками долбились. А чего стоил их утренний гвалт? До подъема на работу еще два часа, а спать невозможно — птицы уже демонстрируют всем свое жизнелюбие и восторгаются по поводу очередного утра. Я вот здесь в Каире тоже рано стал просыпаться, — посетовал он. — С первыми муэдзинами. Да разве здесь поспишь? Солнце — каждое утро. Просто мрак! Так вот, о попугайчиках я говорил, — вернулся он к теме. — Поскольку их свободу перемещения по квартире никто не ограничивал, долго так продолжаться не могло. Оба погибли. Трагически. Один утонул в кастрюле с компотом, когда пытался оттуда кусок яблока выудить, а второй… Ты, Сань, не поверишь! Пришел я как-то домой с работы. По ящику показывали какой-то веселый фильм. Вся семья в гостиной и, понятно, мне на кухне ужинать в одиночестве не хотелось, вот я и намазал толстые куски мягкого белого хлеба печеночным паштетом и тоже пошел посмотреть кино… — голос Зама вдруг дрогнул, и он замолчал.
— Ну, давай, дальше рассказывай, раз уж начал, — приободрила его Александра, поворачивая голову вбок, чтобы лицо равномерно загорало.
— Есть такой кинофильм про Чкалова, — продолжил любитель животных. — Ну, там, где он, показывая свое мастерство, пролетает на «кукурузнике» под мостом. Так вот, второй попугай, видно, тоже возомнил себя отчаянным пилотом и попытался на полной скорости пролететь между моей задницей и диваном, на который я именно в этот момент и плюхнулся с тарелкой бутербродов… В общем, — Зам заерзал на шезлонге, отчего тот заскрипел противным пластмассовым голосом, — попка мой пролетал не в том месте и не в то время… Семья, конечно, оплакала «котлетку с перьями», а я, чтобы хоть как-то разрядить обстановку, ляпнул первое, что пришло в голову — мол завтра куплю такого же! Домашние еще немного повсхлипывали, потом успокоились и, посовещавшись, постановили, что, мол, попугая больше не надо, потому как этот самый, жизненный инстинкт, у него слабо развит, а, мол, будет у нас теперь кошка. «А почему бы и нет?» — подумал я, прикинув, что кошака так просто не задавишь. В общем, на следующий же день мой отчим, кстати, тоже любитель животных, и моя дочь, поехали на «птичку». Полдня выбирали. И выбрали… Ту самую… — в голосе Зама послышались скорбные нотки. — Я, потом спросил их, почему именно ее!? Мне ответили, что она была самой пушистой, и глаза у нее, видите ли, выразительные! Это была моя судьба. А может, месть «Чкалова» из потустороннего мира. Не знаю, уж с кем он там договорился. В общем, случилось так, что летом остался я с этим зверем один на один. Жена с дочкой на каникулы к родственникам уехали. Я сначала даже обрадовался свободе. Но видно они кошару подговорили. С их отъезда все и началось! Уж и не говорю об изгаженной обуви, изодранных в лапшу обоях, разъелдыриной в клочья мягкой мебели, кражах моей еды из тарелки, разбитых вазах, сорванных занавесках и перегрызенных проводах! Мало этого! Так еще ежедневный ор, будто это не лето, а март! И — шерсть! Шерсть везде и повсюду. В еде, питье, на ковре, одежде, постели, в ушах, носу и на губах, на зубной щетке и на экране телевизора! Даже в только что открытой банке сгущенного молока! Я же не мог, как жена, каждый день пылесосить. Бороться со всем этим можно только одним способом. Радикально. Повыдергивать плоскогубцами все когти, обрить наголо, оставив только усы, и, уходя на работу, чтобы не перегрызла в очередной paз провода, обматывать ей пасть клейкой лентой, предварительно вставив туда соломинку для питья.
— Вообще-то коготки кошкам стригут, — заметила Александра.
— Ну, да, еще и маникюр-педикюр делают, — язвительно заметил Зам, — те, которые их на престижном кладбище хоронят. А знаешь, почему кошки воду не любят?
Александра помотала головой и, услышав скрип шезлонга, приоткрыла глаза. Увидела, что Зам приподнял спинку и сел прямее.
— Да потому, что после купания они выглядят жалкими. Весь их лоск пропадает моментально! Они превращаются из капризных и независимых особей просто в кошек — с испуганным взглядом и трясущимися от страха лапками. Зато, когда они сухи и сыты — полное презрение к хозяину, правилам совместного существования и ко всему окружающему миру! Они — сами по себе и всем своим видом показывают, что никто на этом свете не стоит и кончика их хвоста. Ты не поверишь, Сань, из-за нее мне даже пришлось поменять ручки на двери в спальне! Они теперь в виде шарика. Потому что прежние она открывала, когда хотела. Бред какой-то! Спишь себе спокойненько, а эта чмудо открывает дверь в спальню и проверяет: все ли я от нее спрятал или что-то забыл? Если не все — беда! Вода из чашки на прикроватной тумбочке будет выпита, а приготовленный на завтра галстук превратится в распотрошенную тряпку. А если ты к этому времени еще не проснулся, она тебя поднимет: скинет будильник со стола и с грохотом «сыграет подъем»! Кошмар! Но, поскольку, любовь моя к животным не имеет границ, и действовать радикально мне «Гринпис» не позволяет, пришлось искать другие пути. Начал с ласки… Таким подходом можно сломать любого зверя, но не кошку. Что только я не пробовал. И супер-пупер корм, и мышки на резиночках, и на руках таскал, слова всякие говорил. Все как об стенку горох! Бесполезно! На свежий воздух погулять выводил. Даже постромки ей специальные купил, как для маленьких собачек. Все без толку. Ну, не признает она меня зa хозяина, и все тут! Помог случай, — Зам хмыкнул. — Как-то отмечали мы с друзьями у меня дома какой-то праздник. Был среди гостей и мой друг Серега. Метеоролог. Припер он мне в подарок метеорологический зонд с газовым баллоном, чтобы его быстро надуть, и говорит: «Мы тут старье списывали. А это штука оригинальная. В хозяйстве пригодится». Пригодилась, — Зам злорадно захихикал — Видишь ли, Сань, жила у меня в то время на дереве перед окном ворона. Каждое утро, подлюга, будила своим карканьем весь дом и считала себя хозяйкой всего микрорайона. Как-то после очередного ее утреннего «концерта» в дуэте с моей кошкой я решил: «Все, двоих таких охламонов для меня одного будет слишком много. Надо хотя бы с вороной решать вопрос. Кардинально. Вплоть до отстрела, несмотря на «Гринпис». Решил — приду вечером домой, надую зонд, привяжу его к капроновой веревке, нарисую на нем страшнейшую кошачью морду и запущу. Прямо напротив вороньего гнезда. Тогда посмотрим, что она петь будет! Вечером так и сделал. Вытащил весь боекомплект на балкон, надул, привязал, нарисовал и готов был уже запускать, как, вдруг, на балкон приперлась моя кошара. Как бы проверить, а что это я тут без ее разрешения делаю? Тут-то меня и осенило! Нарисованный кошак — дело хорошее, а настоящая-то — лучше! Заодно и Москву вечернюю посмотрит. А то, столько лет живет, а вспомнить-то и нечего. Прикрыл дверь на балкон и тихонько шмыгнул в коридор за ее постромками… Остальное — дело техники… Только когда я ее за перила перекинул, она поняла, что влипла. Ноги-руки-хвост в одной плоскости растопырила, как у белки-летяги. Глаза — с консервную банку и, тишина! Даже не мяукнула! Ворона, смотрю, в гнезде своем тоже забеспокоилась. Ничего понять не может! А я — знай свое дело — зонд поднимаю. Остановил я кошару напротив гнезда, а та — ни звука, ни жива, ни мертва. Ворона — тоже. Жду, чем дело закончится. Через минуту ворона не выдержала переглядок — сорвалась с места и улетела с обиженным воплем. Что уж там ей моя «аэронавтка» на пальцах объяснила, не знаю, но ворона с тех пор больше не появлялась. Я, коли уж так получилось, решил покатать свою «цацу» до упора. Вытравил весь шнур, привязал к решетке балкона, закурил и смотрю — кошара уже над крышей дома и до сих пор в позе «растопырки»! И ни одного звука! Тишина. Полет нормальный. Подержал там ее минут десять и, думаю, пора затаскивать, а то от избытка впечатлений ночью спать плохо будет. Тяну. Снижение нормальное. Только когда я стал ее сквозь листву дерева протаскивать, почувствовал, напряжение какое-то возникло. Даже испугался, что оторвется. Когда ж я ее подтянул к балкону, понял, почему было тяжело — у нее в каждой лапе и в пасти листья зажаты.