Шизофрения
Шрифт:
«И Владимир Соловьев считал себя вот таким же — „пограничным столбом“», — вспомнила она прочитанное вчера.
— «Душевные», — в большинстве своем хорошие, добрые, зачастую набожные люди, — лектор бросил взгляд на женщину в первом ряду, даже в помещении не снявшую платок с головы, — в начале жизни перенимают, а потом ревностно охраняют чужой опыт, придуманные когда-то кем-то модели поведения и обряды, заботясь только о точности повторения. Но они становятся нетерпимыми, а порой и агрессивными, когда кто-либо осмеливается усомниться в правильности столетиями отстраиваемой процедуры и привычного уклада той части их жизни, которую они считают религиозной. Однако религия — лишь первая ступень, первый этаж духовности, на котором еще нужны определенные правила и организация, предлагаемые церковью. Но для чего люди приходят в храм? Для того чтобы выполнять обряды, или для того, чтобы в тишине один на один пообщаться с Богом? Так нужны ли посредники? — задал он риторический вопрос. — Несомненно, нужны. Тем, кто не знает, как общаться. На первой ступени священники в храмах подобны
«И отец почти о том же говорил», — Александра вспомнила себя — пятнадцатилетнюю девчонку, которая пришла домой обиженная и удивленная после того, первого посещения православного храма. Правда, к церкви она ходила и раньше. На Пасху. Потому что повторять «Христос воскресе!» и «Воистину воскресе!», а потом целоваться с мальчишками-одноклассниками было прикольно. А в тот раз решилась, отправилась одна и, робко зайдя в храм, замерла, потрясенная ощущением тайны, скрытой в строгих ликах святых на иконах, магическим обрядом службы и прекрасными, хотя почти совсем непонятными песнопениями. Остановилась неподалеку от входа и замерла, зачарованная прикосновением к чему-то неведомому… А потом — злобное шипение и толчок в спину. Из-за того, что на голове нет платка, а вместо юбки — брюки…
Придя домой, она спросила отца, верит ли он в Бога?
— Верю, — совсем не удивившись, после некоторого раздумья ответил тот, — хоть и называю его по-другому, и различаю слова «религия», «вера» и «церковь». Знаешь, детка, я в партию в 1961 году вступил, когда Юра Гагарин в космос полетел. Тогда его полет стал одним из доказательств в атеистической пропаганде: мол, человек в космосе был, а Бога никакого не видел. Но я о другом тогда подумал. О том, что новая эра началась не только в техническом, но и в духовном смысле. Планета в одночасье стала маленькой. Полет в космос вызвал совершенно новое мироощущение. Многие начали осознавать себя пассажирами одного небольшого корабля под названием Земля, несущимся в бесконечной Вселенной, почувствовали себя частицей космоса и единого духовного пространства.
А потом отец спросил, знает ли она, что такое религия? Она ответила неуверенно, что, наверное, есть много определений. Отец же понимающе улыбнулся и сказал, что наиболее распространенным является — «массовое поклонение высшим силам», хотя, само слово «религия» на древнегреческом имеет значение «связь», и если взять любой традиционный учебник по духовной культуре или религиоведению, можно понять, что в основе всех религий обязательно должна лежать вера в сверхъестественное. Хотя в буддизме, индуизме, даосизме и конфуцианстве веры в сверхъестественное как основополагающего свойства — нет. Правда, если слово «религия» раздробить и попытаться понять его смысл, то «ре» означает «обновление», а «лиг» — это «лига», и в результате получается что-то вроде «объединения на новой основе», но он бы добавил «духовной» или «идейной». Потом пояснил, что необходимым условием для признания такого объединения религией, очевидно, является разработанная система обрядов, ритуалов, догм и мифов, которые принимаются на веру, и, конечно, наличие организационной иерархической структуры под названием церковь… или партия. Потом добавил, что традиционные религии средиземноморской цивилизации — иудаизм, христианство и ислам в их нынешнем виде ему не близки потому, что отрицают сомнения. «Не принимаешь на веру — значит сомневаешься, а сомневаешься — значит, грешник, а если публично высказываешь собственное мнение, отличное от библейского, коранического или талмудического, значит — еретик. А я с детства сам до всего дойти хотел».
«Дошел?» — спросила она тогда.
«Дошел», — почему-то с грустной улыбкой ответил он.
«И что?» — не унималась она в подростковой решимости узнать все сразу и до конца.
Отец посмотрел на нее, показалось чуть насмешливо, но в то же время — печально и сказал, что истина не познаваема. Поэтому процесс ее познания — бесконечен. И в этом — счастье для людей с неспящим умом.
«А у меня какой ум?» — немедленно поинтересовалась она.
«У тебя ум непоседливый, на ножках-пружинках, — он засмеялся. — Подпрыгивает все время, чтобы вдаль заглянуть хоть краешком глаза, хоть на секундочку».
Потом она спросила про деда, верил ли тот в Бога? Отец помолчал, попыхивая трубкой, словно сомневаясь, что ответить и как. Сказал, что дед ее, старый большевик, во время войны осуждал тех, которые на переднем крае под обстрелом молились да крестик нательный целовали и, будто оправдываясь, пояснил, что коммунист обязан быть атеистом, ведь атеизм, по сути своей, тоже религия, которая требует абсолютного бесстрашия от исповедующих ее людей,
— У кого же учиться духовному, если священники, по-вашему, господин лектор, мнению, дают лишь азы? — вывел ее из размышлений громкий и язвительный голос.
Александра подняла глаза и посмотрела в сторону трибуны. Лектор был невозмутим.
— Повторю известную фразу: «Учитель не тот, кто учит, а тот, у кого учатся». А учатся у мудрецов, которые дают не знания и правила, а ключи к двери в храм, внутри которого путь у каждого — свой. Из современников вспомните в этой связи преподобного Иоанна Крестьянкина. Человек же сам выбирает — искать дорогу в храм или не искать, остановиться у входа или получить право войти. Но храм, о котором я говорю — не храм веры, а храм поиска истины… — Лектор помолчал. — К сожалению, «перстных» в России с каждым годом становится все больше… — Они не верят ни в Бога, ни в дьявола. Существуют, чтобы потреблять и подражать. Подражать кумирам и потреблять суррогатную культуру. Смысл жизни и критерий успеха — богатство и купленный уровень комфорта. Впрочем, это к нашей теме отношения не имеет, — грустно улыбнулся он.
«Пожалуй, он прав, — подумала Александра. — Американская модель жизни становится нашей. Идеал — „гламур“ и „глянец“. Нравственно только то, что выгодно. „И пусть весь мир подождет“ — пришла в голову, недавно услышанная реклама. — А я сама? Какая я? „Перстная“, „душевная“ или „духовная“? Если присмотреться и не врать самой себе?“ — она задумалась. — С одной стороны, мне нравится быть практичной, иногда жесткой, материальной женщиной. Управлять всем вокруг себя, в том числе, и мужчинами. Мне нравится обустроенный быт, красивые машины, дорогие гостиницы и рестораны, шикарные модные вещи. А кому это может не нравиться? Кузя же, похоже, получает удовольствие от возможности делать мне подарки. За любую цену».
«Может, потому ты и не порвала с ним окончательно?» — услышала знакомый голос внутри. — «Господи, опять они!» — подумала почти раздраженно и потерла виски.
Александре иногда казалось, что в ней живут две сущности — внешне антагонистичные, но, по сути, до тошноты любящие друг друга неразлучные противоположности. Как блондинка и брюнетка. Удобно расположившись у нее на плечах, они переговаривались почти неслышно, как сейчас, а по ночам громко и занудно перемывали ей косточки и безжалостно анализировали поступки. Блондинка взывала к природным инстинктам, требовала удовольствия и дорогие украшения, тащила в рестораны и модные бутики, призывала к чувственности и сексу. Брюнетка, напротив, призывала к разуму, умеренности и воздержанию, больше похожему на аскетизм, поучала и звала к преодолению, науке и книгам. Вместо секса предлагала заняться спортом, или на худой конец — фитнесом. Блондинка же, презрительно скривив пухлые губки, говорила: «Зачем нужны совершенные формы, если некому их показать?» Блондинка была капризной, но по-своему притягательной женщиной-ребенком. Брюнетка — женщиной-матерью и верной подругой. Уже в институте Александра поставила себе диагноз — расслоение личности на два внутренних «Я», которые сосуществуют одновременно и спорят между собой. Явный признак шизофрении. Успокаивало, правда, то, что работоспособность она не потеряла, без труда доводила любое дело до конца, мыслила и говорила настолько логично, что часто ставила собеседников в затруднительное положение, была решительна и не комплексовала, в детстве не мучилась вопросами типа: почему лошади едят сено и почему мясо надо резать ножом? В детстве у нее были другие вопросы. И совсем мало свободного времени. Она с удовольствием училась всему — игре на фортепьяно, пению и рисованию, занималась в секции синхронного плавания, кружке бальных танцев и драмкружке, учила английский и французский, успевая бегать на свидания и дискотеки. Школу и институт закончила экстерном, досрочно защитила кандидатскую, и теперь с жадным удовольствием впитывала то, что приносила работа над докторской. Тяга к новому для ее мозгов была почти как тяга к наркотикам, последствия привыкания к которым она не раз наблюдала, хотя сама, кроме «экстази» на выпускной институтской вечеринке, никогда ничего такого не пробовала. И не потому, что боялась общественного порицания. Отсутствие страха перед новым — даже самым необычным, она считала непременной составной частью внутренней свободы. Главное — чтобы мозг смог разложить все по полочкам и согласился принять. Именно поэтому недолюбливала догматиков — то иногда крикливое, чаще молчаливое, но всегда сплоченное племя, отвергающее все, что покушается на устоявшиеся, привычные схемы, модели и иерархии. Но и не осуждала их. Если у людей нет крыльев, разве можно упрекать их за то, что они не умеют летать?
— А вот и я-я-я! — услышала Александра пронзительный голос.
По залу, как волны от булыжника, брошенного в тихую заводь, побежал шумок. Она повернула голову к входу. По узкому проходу между стульями царственно плыло… неземное существо. Начищенные хромовые сапоги в гармошку — мечта «дембеля» 80-х, длинная юбка с бахромой, словно наспех сшитая из старой бабушкиной скатерти, полупрозрачная белая блузка, под которой полыхал ярко-красный лифчик, призванный гармонировать с алым атласным поясом, туго закрученным вокруг талии, и в довершение — старомодная прическа «бабетта», ощетинившаяся угрожающими пучками волос, видимо, антеннами, — говорили о прибытии представительницы внеземной цивилизации, прикрывшей свою наготу чем бог послал.