Шизофренизмы. Рассказы
Шрифт:
Жизнь города текла своим чередом. Все службы продолжают исправно работать, транспорт ходит по расписанию. Продукты в магазины завозятся по мере надобности. Службы уборки и порядка работают столь расторопно, что создаётся впечатление, будто чистота в городе – состояние естественное. Есть ещё что можно в городе улучшить, хотя жизнь вполне комфортная. Такой отлаженный распорядок в городе некоторые горожане связывали, конечно же, с общественным контролем.
Со временем бдительные горожане заметили, что записи в карточках на окнах серого здания администрации становились менее интересными, бессодержательными и непонятными. Наконец, дошло до того,
В определённые дни служащие выходили из кабинетов, длительное время отсутствовали, но из здания не выходили. Возвращались они оживлённые, ни о чём особенном не переговаривались. Никто из них не рассказывал, где был и что делал. Такое поведение служащих и регулярный выход из кабинетов стали тревожить бдительных горожан. Они заподозрили неладное. Наверное, какие-то важные решения принимаются теперь вне кабинетов, когда служащие выходят. А в кабинетах с окнами чиновники только исполняют принятые решения.
Догадавшись о хитрости служащих, бдительные горожане взбунтовались не на шутку. Они почувствовали себя обманутыми. Снова под контроль горожан подставили какую-то ширму, прикрывающую реальные действия. Мгновенно, словно пожар, вспыхнул митинг. Дежурившие горожане надрывно требовали разогнать всех служащих из серого здания. Такие лозунги привлекли внимание остальных горожан, теперь равнодушных не было, толпа быстро разрасталась.
Вся масса народа навалилась на ставшее ненавистным здание администрации. Треснули стёкла в окнах, где-то послышался звон расколовшегося стекла. В окна уже влезали самые активные и решительные. За ними, наваливаясь, выстроились другие. Бежать к дверям не хватало терпения. Вскоре и через двери хлынула толпа разгорячённых горожан. Они врывались в кабинеты, вытаскивали из шкафов и столов папки с документами и с ликующими криками наперебой читали вслух.
Вакханалией погрома скоро насытились. Большинство горожан не очень-то утомлялось чтением ставших доступными документов. Беспорядок в бумагах от погрома не передавал целостной картины, а терпения и времени на разбор не хватало. Горожане разошлись и принялись за свои привычные дела. Всё как-то быстро успокоилось. Но ушли не все.
В кабинетах появились новые хозяева, новые служащие. Теперь все документы дублировались на общественном стенде. Правда, для переписи документов на стенд пришлось увеличить штат служащих, и несколько сократилась скорость обработки документов, но это мелкие сопутствующие жертвы во имя прозрачности и открытости.
За всей этой суматохой как-то незаметно начались перебои с поставкой продовольствия в магазины, уборкой мусора. Дворы и малые улицы в ночное время уже освещались нерегулярно. Неудобства, как представлялось, временные.
Вдруг без объяснений пропал общественный стенд с документацией серого здания администрации. Горожане сначала отнесли это событие к ремонту или переносу в другое, более удобное место, а со временем свыклись с закрытием стенда. Вслед за пропажей стенда вдруг на окнах здания администрации появились лёгкие прозрачные занавески, после занавесок – жалюзи. Вскоре окна закрыли наглухо. А в одно утро неожиданно горожане заметили забор, появившийся вокруг серого здания.
Бессмертие
Всё закончилось, я умер. Я знаю, что я вроде
Непрерывность пространства и времени нарушена: моргнул – и нет целой цепочки событий, и время проскочило вперёд. Вот сейчас вижу – хоронят. Снова мгновение темноты и тишины – вижу уже в могиле. Никогда не знал да и не задумывался, как это может выглядеть, просто знаю, что именно там. Темно здесь. Ни света, ни звуков, ни даже запахов, нет счёта времени, сколько прошло, неизвестно.
Лежу и вижу, как земля надо мной в один момент раскрылась, и яркий белый свет ворвался и залил моё новое пристанище. Какая-то сила потянула меня вверх наружу к свету, к жизни. Что-то будто обволакивало меня, придерживало со всех сторон и тянуло за руку.
Вот я и на земле в мире живых, и сам будто живой. Он, тот, кто вытащил меня, стоит рядом, он невидим и не осязаем мной, но я как будто вижу его, т. е. я точно знаю, каков он и что стоит рядом.
– Привет. Я помогу тебе. Жизнь вечна, практически вечна, смерти может и не быть, а бессмертие очень даже возможно. Я помогу тебе, – говорил он.
Он, держа меня за руку, увлекал вперёд за собой. Мы шли небыстро, а казалось, что летим над поверхностью земли. Сделал шаг, а вперёд переместился будто бы и пробежал значительно. Шагали мы спокойно, а между тем поле, из глубины которого меня извлекли, стремительно отступало назад, и лес за полем отступал, тёмный, густой. Что-то тёмно-зелёное огромное и обволакивающее чувствовалось позади. Впереди уже показалась окраина города. Здесь город втыкался редкими высотными домами в серо-синее полотно неба, густо заляпанное грязными вздутыми рыхлыми облаками. Воздух был остывшим и свежим, хотя и нехолодным.
Мы вошли в город. Люди, ходившие по улицам города, нас совершенно не замечали. Они не обращали на нас внимание, даже если мы сталкивались с ними лицом к лицу, – они проходили мимо.
– В чём же это бессмертие, эта вечная жизнь? Это души умерших? Кто они? Они нас не замечают, – обратился я к своему спутнику. Я повернулся в его сторону и говорил в пустоту, я лишь знал, что он стоит здесь сбоку, я ощущал его присутствие, хотя не видел и не осязал его.
– Это самый обычный город с совершенно обычными живыми людьми. Хотя они действительно не ощущают нашего присутствия. Пока не ощущают. Скоро ты всё поймёшь, – отвечал он мне, и мы шли дальше.
Постепенно среди всех прочих людей стали встречаться нам люди несколько странные: они о чём-то разговаривали, одни, но в то же время не сами с собой, а с кем-то, а с кем – не понятно. Наконец, нам встретилась девочка. Она увлечённо беседовала, но разговаривала она с нами. По всему было видно, что разговор этот длился давно, хотя мы только-только повстречали её, и сами с ней никакого разговора не вели прежде. При этом, казалось, нет, я точно знал, что спутник мой знает всю нашу беседу с ней, он что-то ей рассказывал интересное. Я вдруг стал ощущать действительность этой девочки. Голосок её становился всё более реалистичным, осязаемым. Глазки её заблестели, и сама она будто чувствовала наше присутствие, нисколько не тревожилась и не боялась.