Школа для мальчиков Кассандры Френч
Шрифт:
В этот момент я поняла, что этот человек брыкается не просто так – он норовит пнуть Джека и Ширли, а те защищаются, как могут.
– Кусая его за ноги?
– Да. Тогда я закричала: «Ах, вы мои умницы! Как же вы славно кусаетесь!»
– Постой, – перебила я. – Ты натравливала своих собак, то есть мурзиков, на этого типа?
Она в ужасе отшатнулась.
– Господи, нет, конечно. Я хотела остановить их. Это единственный способ. Если бы я закричала «Фу!» или «Хватит!», они бы испугались и набросились на него с удвоенной силой. Они такие
Это было мне очень близко: именно так я обучаю своих мальчиков. Вы ничего не добьетесь, если будете бить их журналом или тыкать носом в собственные фекалии; мальчиков, как и собак, следует приучать к позитивным стимулам. Я рада, что Лекси нашла хоть какой-то способ урезонить этих мелких паршивцев. В прошлый раз, когда я была у Лекси, Ширли Маклэйн вцепилась мне в голень такой мертвой хваткой, что ее впору было отдирать клещами.
– Ясное дело, – продолжала она, – они так лаяли, что меня никто не слышал. Мне пришлось подбежать и подхватить их на руки. Естественно, я высказала этому типу все, что о нем думаю. Что пинать ногами собак, тем более крохотных беззащитных мурзиков, некрасиво. Он поднял крик и заявил, что они набросились первыми. Но я-то знаю, что таких хлебом не корми, дай пнуть собаку. Злые люди были всегда, и тут уж ничего не поделаешь.
«Злые люди любят пинать собак, – записала я. – Пнуть мурзика – суровая необходимость».
– И после этого приехала полиция?
Она кивнула, и ее глаза вновь наполнились слезами.
– Они посадили мурзиков в клетку и отвезли их в тюрьму. Они сказали, что собаки не зарегистрированы. Я и не знала, что их нужно регистрировать. Мне никто этого не говорил. Они сказали, что сегодня я могу навестить их, а в пятницу судья решит, вернут их мне или нет.
Я чувствовала, чем это пахнет, и, видит бог, мне страшно не хотелось в это ввязываться.
– Лекси, – сказала я, – ты же знаешь, что мне запрещено заниматься юридической деятельностью за пределами студии. К тому же я не выступаю в суде. Я составляю контракты.
– Я знаю, – всхлипнула она. – Но я думала, ты сможешь поехать со мной на слушание. Как в телешоу «Народный суд», когда судья Уопнер спрашивает: «Кто вы?», а ему отвечают: «Я ее двоюродная сестра», а потом судья Уопнер спрашивает: «Вы можете сообщить что-нибудь имеющее отношение к делу», и двоюродная сестра говорит: «Я могу подтвердить ее безупречную репутацию», и тогда судья Уопнер…
– Хватит! – не выдержала я. – Я приду. Я пойду с тобой в суд.
Если бы Лекси меня так не раздражала, в качестве благодарности мне было бы вполне достаточно ее улыбки. Она вытерла слезы.
– И ты отвезешь меня в тюрьму к моим мурзикам? Боюсь, если я сяду в машину, я разобью ее вдребезги.
Только этого не хватало.
– Ну конечно, Лекси. Я отвезу тебя. Давай перекусим, а потом поедем к ним.
Лекси перегнулась через стол и облобызала меня.
– Я тебя обожаю, Кесси.
– Я тоже люблю тебя, Лекс.
После чего
Приют для животных в Санта-Монике выглядит ничуть не хуже прочих заведений подобного рода, и все же это тюрьма, и здесь пахнет не только псиной и антисептиками, но и отчаянием. Возможно, эти твари не умнее бахромы от ковра, но как любое живое существо они обладают шестым чувством, которое позволяет им догадаться о приближении конца.
– Мы пришли к Джеку Николсону и Ширли Маклэйн, – сказала Лекси служащей за столом у входа. Та, не моргнув глазом, открыла журнал со списком собак. Я думала, что названные имена заставят ее пуститься в нескончаемые рассуждения, но, судя по всему, злобные псы со странными кличками здесь не в диковинку.
– Вы владелица? – коротко спросила служащая, обращаясь к Лекси.
– Я их мамочка, – ответила Лекси. – Я принесла им кое-какие личные вещи.
Личных вещей было не меньше, чем жителей в Китае. Мы буквально опустошили попавшийся нам по дороге магазин с товарами для животных; еще немного, и его владелец сделал бы Лекси почетным акционером.
– Игрушки в приюте запрещены, – сказала служащая.
– Но это мои мурзики.
– Ах, это ваши мурзики. Это меняет дело. Что же вы сразу не сказали?
Ирония недоступна уму Лекси, и дальнейшие объяснения, после которых она, наконец, согласилась оставить игрушки в машине, заняли еще несколько минут. Нас отвели к вольерам, где собаки встретили нас дружным лаем. Приют для животных напомнил мне о «Собачьей конуре»; я подумала, что собакам здесь, наверное, дают разбавленную воду.
Джека Николсона и Ширли Маклэйн разместили в глубине отсека для собак. Их порочные наклонности были отмечены красной биркой на двери клетки, – она предупреждала служителей, что, работая с этими собаками, следует надевать защитное снаряжение. На гвозде рядом с клеткой висела пара монтерских перчаток и щитки для ног.
Внешне мурзики были сама невинность – вам бы и в голову бы не пришло, что перед вами опасные преступники. Ширли лежала на животе, растопырив передние лапы и опустив голову на шершавый бетонный пол. Джек сидел рядом с ней часто дыша, с каждым вдохом его пасть растягивалась в широкой собачьей улыбке. После ночи, проведенной в заточении, шерсть собак была тусклой и пыльной. Увидев Лекси, они приободрились; Ширли вскочила, а Джек сделал несколько шагов вперед, вяло помахивая хвостом.
– В вашем распоряжении двадцать минут.
Лекси потянула на себя дверь, запертую на цепь.
– Как она открывается? – спросила она.
– Она не открывается. Посетители остаются снаружи.
Помрачнев, Лекси опустилась на колени перед клеткой и просунула пальцы между прутьями решетки. Собаки принялись лизать ее руки и тереться о них.
– Ты видишь? – сказала Лекси, потянув меня за руку, чтобы я опустилась рядом с ней. – Они уже заболели. Пощупай, какие у них сухие носы.