Школа на горке
Шрифт:
— Ремонт недавно делали, перед самым моим отъездом. Никак не выветрится. — Сосед распахивает окно, с улицы сразу доносятся голоса мальчишек, удары по мячу: где-то близко играют в футбол.
— Садитесь.
Они усаживаются рядом на диван, а он — напротив.
Некоторое время они сидят молча. Потом сосед говорит:
— Как же я сразу не догадался, что ты Муравьев? Мог бы и догадаться. Старею. А твоя как фамилия?
Борис говорит фамилию. Вообще-то странный какой-то человек.
—
— Откуда вы меня знаете-то? — спрашивает Муравьев настороженно. Он и сам уже не рад, что ввязался в эту историю.
— Как — откуда? Как это — откуда? Знаю очень даже хорошо. И характер твой представляю себе неплохо. Терпения у тебя маловато. Верно? Ну, верно или нет?
Он спрашивает так весело и настойчиво, как будто покажет сейчас какой-то занятный фокус.
— Верно. Терпения мало, это все говорят.
— Вот видишь! А еще ты вечно попадаешь в разные истории, и тебе часто влетает в школе. Так или нет?
Борис вспоминает, как Регина Геннадьевна требует, чтобы Муравьев привел деда, и Муравьев тоже вспоминает об этом. Он кивает и признается:
— Бывает. А кто вам сказал? Откуда вы узнали?
Муравьев очень хочет догадаться. Может быть, Борис рассказал о нем Анюте, а маленькая Анюта — своему соседу? Муравьев смотрит на Бориса, но у Бориса такой обалдевший вид от всех этих загадок, что Муравьев сразу отбрасывает это предположение. Борис ни при чем, он сейчас и сам сбит с толку не меньше, чем Муравьев.
— Что, озадачены? — смеется сосед. Его небольшие глаза блестят от радости, а чему он рад, пока непонятно.
— Вы гипнотизер! — догадывается Борис. — Я по телевизору видел, они умеют все на расстоянии угадывать.
— Нет, я не гипнотизер, — смеется сосед, — и не телепат, и не маг, и не фокусник. Я знаете кто? Я учитель, старый учитель, мне семьдесят два скоро. И вашего брата умею видеть насквозь. Не так уж это сложно. А тут с Муравьевым еще одно обстоятельство есть, тоже, в общем, важное.
— Какое обстоятельство? — спрашивает Муравьев.
— Какое обстоятельство? — спрашивает и Борис.
Учитель молчит, смотрит на них весело, наслаждаясь откровенно их нетерпением. У Бориса, он чувствует это, от нетерпения и любопытства зачесались ладони.
— Видите ли, если все рассказывать, надо долго рассказывать, — говорит учитель очень знакомую фразу, которую иногда говорит Муравьев, Борис слышал это высказывание не раз. Но от Муравьева! Откуда это может знать старый учитель? А учитель, переждав еще немного, добавляет: — А так нечего и рассказывать.
Борис вытаращил глаза:
— Как вы сказали? Если рассказывать, надо долго рассказывать. Да? Так вы сказали? А так нечего и
Муравьев отвечает еле слышно, от волнения, от впечатлений сегодняшнего дня он растерялся.
— Слышу. Если рассказывать, надо долго рассказывать. Да, это очень интересно...
— Итак, на сегодня разговор закончим, — говорит учитель.
Они поднимаются. В комнату влетает Сильва с тапкой в зубах. Она треплет тапку, успевает облизать руки Борису, брюки Муравьева немного пожевать и снова умчаться под стол.
— Сильва, будь добра, пойди на место, — вежливо и твердо произносит учитель.
И вдруг Борис замечает одну вещь, от которой его сразу бросает в жар, потом в озноб и снова в жар. На шкафу, под самым потолком, стоит большой, величиной с самый крупный арбуз, глобус. Он на черной лакированной ножке. Борису кажется, что глобус медленно и плавно вращается, плывут перед глазами Индийский океан, Африка, Австралия.
— Глобус! — произносит Борис.
И Муравьев тоже говорит:
— Глобус.
А учитель в этот момент говорит самую непонятную фразу из всех сказанных за этот невероятный день. Он говорит:
— Ну, это кому глобус, а кому Михаил Андреевич. Будем знакомы, мои дорогие.
Потом они прощаются и уходят. Радостный лай Сильвы провожает их из-за захлопнутой двери.
— «Кому глобус, а кому Михаил Андреевич», — тупо повторяет Муравьев. — «Кому глобус, а кому Михаил Андреевич». Подожди, Борис, Борис, подожди. Что-то начинает проясняться.
— Да, он сказал: «Кому глобус, а кому Михаил Андреевич». Ты что-нибудь понял, да, Муравьев?
— Погоди, погоди. А какие слова были сказаны тогда под окном? Помнишь, ты стоял и ел печенье и слышал.
— Сейчас я вспомню! — Борис минуту шевелит губами, повторяет что-то про себя, потом произносит:
— «Главное — чтобы никто не узнал о глобусе. Но я верю, ты умеешь хранить тайну».
— «Чтобы никто не узнал о глобусе». А мы узнали — вот он, глобус, стоит на шкафу. Так? Муравьев все равно узнает. Все до конца. Только мне интересно, и даже очень, кто был там под окном. Голос-то был какой — мужской? Женский? Детский?
— Сиплый. Я потому и не понял. А теперь-то ты разберешься, правда, Муравьев?
На лестнице послышались шаги, сверху спускалась Анюта.
— Анюта! — обрадовался Борис. — Здравствуй, Анюта.
— Меня мама заставила тепло одеться, а от этого руки не поворачиваются.
Анюта снимает шапку, толстый шарф, куртку и запихивает все это по очереди за батарею. А сама остается в свитере и брюках.
— На теннис иду. А вы опять кого-нибудь ищете?
— Беги на свой теннис, опоздаешь, — сказал Муравьев.