Школа негодяев
Шрифт:
Когда Умка перезарядил гранатомет, Ирина, отставив винтовку, уже занималась Матвеем. Рана действительно казалось хреновой и кровила страшно.
– Кость целая, – выдохнула Ирина, вводя Подольскому антибиотик из тубы. – Но не навылет. Глубоко сидит.
Сергеев кивнул Мотлу.
– Ну, как ты?
– Бывало лучше, – Подольский попытался улыбнуться, кусая губы, но улыбочка получилась жалковатая, неубедительная. Сразу понималось, что Матвею больно, и не просто больно – к этому он привык – а очень больно, так, что хочется выть и кричать, и о том, чтобы нормально двигать рукой, вопрос не стоит, тут бы не потерять сознания.
– Обезболивающие
Ира кивнула.
– Он поплывет, – вмешался Вадим.
– Не поплывет, – возразил Сергеев. – Он давно на наркотиках из-за болезни. Привык. Матвей, стрелять сможешь?
– Смогу, – выдавил Подольский, кривясь. – Левая не правая. Не тратьте время, нет его. Я останусь, прикрою. Ты уж меня прости, Миша, бегать не смогу. Отбегался.
– Ты это заканчивай, – начал, было, Умка, но, наткнувшись на взгляд Мотла, запнулся на полуслове.
– Поднимите меня на площадку между первым и вторым, – сказал Подольский спокойно. – Я подожду, пока они попробуют выйти вам в тыл через боковые лестницы, и устрою им веселую жизнь. Если Молчуна на первом этаже найти не удастся, а я все еще буду жив, поднимаемся выше, и повторяем историю. Этажей всего три, так что я постараюсь не умереть, пока вы не закончите.
Сергеев уже набрал было в грудь воздуха для возражений, но понял, что все сказанное прозвучит фальшиво, настолько фальшиво, что и вспоминать будет стыдно, если, конечно, будет кому вспоминать.
Он наклонился и сжал здоровую руку Матвея, пачкая ладонь в густую, теплую кровь.
– Я понял, – произнес он негромко. – Спасибо, Мотл.
– Тебе спасибо, Сергеев, – Подольский снова попытался улыбнуться. – Спасибо, что не в лазарете. И рядом с ней.
Ира закупорила входное отверстие пули клеевой повязкой, которая начала на глазах набухать, и забросила свою медсестринскую сумку за спину, ухватив «Галил» за цевье. Глаза у нее были полны боли, но совершенно сухие. Она слышала разговор и понимала, что шансы у Мотла практически нулевые. Нет, не практически, а полностью нулевые. И сделать с этим ничего нельзя.
– Я останусь с ним, – не попросила, а сообщила она, не повышая голоса.
Вадим коротко взглянул на Сергеева и, отойдя в сторону, присел рядом с Матвеем.
– У него большая кровопотеря, Миша, – пояснила она. – Он и так ослаблен и только на силе воли держался все это время. Если он умрет через двадцать минут – никто не прикроет тебе спину. А я не знаю, сколько он протянет… Понимаешь?
– Понимаю, – выдавил из себя Умка, глядя сверху вниз в ее темные, глубокие глаза. – Ты сделаешь так, как находишь нужным, но – очень прошу тебя, пообещай мне…
– Что?
– Пообещай мне, – попросил Сергеев очень серьезно, – что если Матвей умрет, то ты не будешь жертвоприношением. Если он умрет… Не ложись на амбразуру, Ириша. Постарайся выжить. Я уверен, он попросит тебя о том же. Послушай хотя бы одного из нас…
Она кивнула, не отводя взгляда.
– Ты хороший человек, Сергеев, – сказала она, и коснулась окровавленными, холодными пальцами его щеки. – Жаль, что я не родила от тебя сына. Это было бы здорово для всех нас. Для троих. Жаль – не случилось.
Умка понимал, что стоя здесь он теряет драгоценные секунды. Он уже было открыл рот, но за доли секунды до этого Ирина сделала полшага назад, и Михаил, осекшись, подхватил Мотла подмышки вместе с Вадимом и взбежал по лестнице на полтора пролета вверх.
Ступив в коридор второго этажа, Сергеев
Сейчас речь о какой-то тактике даже не шла. То, что они делали, было не похоже ни на hostage rescue, [60] ни на object cleaning, [61] в общем, ни на одну из операций, которые в каждой школе спецназа нарабатываются до автоматизма. Зато до боли напоминали Умке множество ситуаций из его жизни. Тех ситуаций, когда он оставался со своей группой лицом к лицу с проблемой, о существовании которой его командиры и понятия не имели, посылая отряд на задание. И от правильности решения которой зависело вернутся ли на базу его ребята, и вернется ли домой он сам.
60
Hostage rescue – спасение заложников.
61
Object cleaning – зачистка объекта.
Стараясь не думать о плохом, например, о тяжелом автомате, направленном в проем с другой стороны дверного полотна, Сергеев медленно потянул ручку первой слева двери. Мигающая полутьма не плюнула в него огнем, и Умка не стал искушать Всевышнего, подставляясь под пули. Превзнемогая боль в спине и в суставах, он ускорился, как мог, отслеживая все движения в помещении стволом автомата и стволами своего проверенного во множестве ближних боёв обреза. Для прицельной стрельбы на расстояние он не годился, а вот в комнате мог с одного ствола завалить человек десять.
Комната была велика – метров в 60 квадратных – и напоминала учебный класс, только странный. Кресла, стоявшие перед мониторами, были оснащены системой привязных ремней и более смахивали на осовремененные модели электрического стула. Большинство мониторов были выключены, а те, которые работали в момент начала отчаянной сергеевской атаки, явно были не в режиме. При каждом падении напряжения система начинала перезагружаться, и на экраны выскакивала загрузочная картинка – сплетенный из цветных нитей пятиугольник с вписанной в центр фигуркой человека – копией мужчины из золотого сечения. В момент, когда под пентаграммой начинала появляться надпись, скачок напряжения заставлял процессор перезагрузиться вновь.
Работающих систем было четыре. В креслах перед ними сидели трое парней и девушка. Тело еще одного парня лежало на полу, с неловко подвернутой рукой. Лица сидящих казались каменными, глаза, упершиеся в экраны – мертвы. Возле каждого из кресел стояли передвижные системы для капельного внутривенного введения препаратов, с закрепленными в держателях пластиковыми пакетами с бесцветной жидкостью. На пакетах была та же эмблема, что прыгала по мониторам – пентаграмма с вписанным в нее человеком – и обозначение: «Стабилизатор № 3».