Школа одаренных переростков
Шрифт:
31
Я вышел в коридор.
Сквозь запертые двери не доносилось ни звука.
Это была тяжелая, неприятная тишина: как будто я один во всем этом здании, да что там — на целом свете один.
"Ай, глупости, кругом полно людей, — сказал я себе. — Вон, в шестой комнате — Олег, в пятой — Черепашка, в четвертой — Юрка Малинин, в третьей — Соня, во второй… подожди-ка, кто же во второй? То ли Диня, то ли рыженькая. Точно, рыженькая, дверь напротив моей: когда я
Нам с Ритой и Олегом повезло: наши окна выходят в сторону бассейна, и мы можем сколько угодно любоваться пальмами. А с той стороны — только теннисный корт и деревья.
Неожиданно мне вспомнилось, как называются эти деревья, цветущие сиреневыми, нет, голубыми цветами: представьте себе, жакаранды.
Я и не подозревал, что знаю такое шикарное слово.
От этого открытия я осмелел:
"А что, на самом деле? Мы тоже не самые последние на Земле идиоты".
Проходя мимо комнаты номер восемь, я замедлил шаги.
Значит, в этом номере никто пока не живет. Возможно, ждут еще одного новенького.
А не посмотреть ли мне, какая там обстановочка?
Перед отъездом в Чулпан Иванов говорил мне, что прием заявлений кончается завтра. То есть, кончился вчера. Наверняка восьмую комнату уже подготовили к прибытию новичка. Если там меблировка получше, возьму и самовольно переселюсь.
И, недолго думая, я толкнул плечом дверь с номером "восемь".
Дверь бесшумно открылась, и тут же внутри зажегся свет.
То, что я увидел, меня несколько озадачило. То есть, ничего особенного: обстановка такая же, как и у меня. Тахта, трельяж, шифоньер…
Странным мне показалось то, что мебель не такая же, аточно такая же, как у меня: журнальный столик в том же месте ободранный, зеркало в дверце шкафа тусклое, с отбитым и потемневшим внизу уголком.
Я аккуратно закрыл дверь, постоял в коридоре, подумал — и пошел по лестнице вниз.
"Ладно, — сказал я себе, — не нашего это ума дело. Мы что с тобой ищем? Почтовый ящик, письмо опустить. И давай не будем отвлекаться".
32
В вестибюле почтового ящика, как ни странно, не оказалось, хотя по всем понятиям он должен был находиться именно там.
Я вышел из общежития.
Дул искусственный теплый ветер, всё пространство под куполом заливал ровный неяркий (и тоже, наверно, искусственный) свет.
На территории не было ни одной живой души.
Сочная густая травка газонов слегка шевелилась от ветра.
Низко над травой летали, гоняясь друг за дружкой, две стрекозы.
— Отстань, параситка! — стрекотала одна.
— Сама параситка песмосклая! — вторила ей другая.
Значит, у меня нет никаких галлюцинаций. Значит, я здоров.
Спасибо вам, добрые стрекозы.
По мощеной дорожке я дошел до учебного блока, он был наглухо заперт.
И здесь почтового ящика не было. Не нашел я его и на центральном столбе.
Но память подсказывала мне, что он есть, где-то я его видел: простой металлический ящик синего цвета, привинченный к стене.
Интересно, какой такой особенный был почтовый ящик у Черепашки в Воронеже, что мамаша ухитрилась его пропить?
Потоптавшись у двери лифта, я побрел по дорожке дальше.
Метров через сто путь мне преградила невысокая зеленая изгородь из подстриженных кустов, усыпанных гроздьями синих и явно несъедобных ягод.
Здесь радиальная дорожка упиралась в кольцевую, по которой, как я предположил, можно обойти всю территорию школы.
В какую сторону идти, направо или налево?
Я помедлил — и шагнул прямо, напролом через живую изгородь.
Кусты оказались жутко колючие, они жалили сквозь тренировочные штаны.
Зажмурившись, я продрался через это препятствие, инстинктивно вытянул перед собою руки — и коснулся поверхности купола. Она была матово-белая, гладкая и холодная, как искусственный лед. Этот холод обжигал пальцы.
Иней, догадался я. Или наледь. Толстый слой инея, превратившийся в лед.
Ну, правильно: ведь снаружи Сибирь.
Я достал из кармана перочинный нож, проскреб в инее небольшое оконце — и увидел голубоватые снежные барханы, на которых местами чернел вымерзший бурьян.
Так странно было смотреть на этот, в общем-то, обычный зимний пейзаж, зная, что за спиной у тебя — вечнозеленые пышноцветущие жакаранды.
И когда успело навалить столько снега?
Тут между сугробами появилась серебристо-черная лиса. Она бежала, быстро семеня тонкими темными лапками, опустив голову и хвост, и к чему-то принюхивалась. Почуяв на себе мой взгляд, остановилась, пыхнула в мою сторону огненными глазами — и вновь пустилась в путь по своим нечеловеческим делам.
Вот уж не думал я, что в тайге живут дикие чернобурки.
33
Я вернулся на радиальную дорожку и снова подошел к центральному столбу.
Возле лифта стоял директор Иванов. Он по-отечески на меня посмотрел:
— Обследуешь территорию?
Я покачал головой.
— Нет, ищу, куда бросить письмо.
И для пущей убедительности достал письмо из нагрудного кармана.
Иванов внимательно смотрел на мои руки.
Я тоже взглянул: руки были покрыты кровоточащими царапинами.
— Ох, какие же врунишки эти русские мальчишки, — покачав головой, проговорил Иванов. — Без смысла, без цели — всё равно первым делом надо соврать.