Школа одаренных переростков
Шрифт:
Врачей здесь не было, ни одного, если не считать меня.
Как раз сейчас у меня болело горло — точнее, не у меня, а у Леночки Кныш, которая злоупотребила мороженым, и мне было ее жалко.
Но разве напишешь об этом маме?
"Егор Егорович заходил, очень тобой интересовался…"
Какой-то Егор Егорович объявился, мама уже второй раз его упоминает, ничего при этом не разъясняя, как будто я его непременно должен знать. Судя по отчеству, человек не молодой. Но я не знаю никакого Егора Егоровича и знать не хочу.
Однако
"Егор Егорович заходил, очень тобой интересовался, с сомнением слушал мой рассказ, но прочитал твое последнее письмо и, кажется, поверил. Он успокаивал меня, что не может быть спецшкола без врача, но, пока я не получу от тебя ответ на этот вопрос, буду волноваться. Ты же у меня один на свете. Да, еще Егор Егорович сказал, что вас наверняка готовят по международной космической программе. Боюсь я за тебя: космос — это очень опасно. И еще я подумала: к вам наверняка приезжают ученые из Новосибирского Академгородка читать лекции, беседовать и присматриваться, кто на что способен. Сыночек, будь внимательнее: кто знает, может быть, от этого зависит вся твоя судьба. Вперед не выскакивай — ты же знаешь, выскочек нигде не любят, — но постарайся обратить на себя внимание, чтобы тебя заметили и запомнили на всякий случай. Может, станешь лучше ученым, а в космос пускай летают другие, не такие, как ты, способные…"
Да, хорош совет, как будто из древнего мира.
А про отца — ни слова. Эх, мама, мама…
Но всё равно я тебя люблю. И отца люблю.
А этого хрыча Егорыча я бы на твоем месте остерегался.
Ишь ты: "С сомнением слушал…" Много на себя берет старикашка.
"Конечно, что тебе мои советы, ты все равно поступишь по-своему. Ну, до свидания, учись, не ленись. Крепко целую тебя. Мама.
Да, чуть не забыла самое главное. Нам, Алёшенька, телефон поставили. Сообщаю номер. Попробуй при случае позвонить. Понимаю, дорого, но уж очень хочется твой голос услышать. Ты, наверно, совсем уже басом стал говорить".
Басом — не басом, но голос мой мама услышать никак не могла: во всей школе здесь не было ни одного телефона. Даже в учительской.
"И еще. Приходил Веня, спрашивал, куда ты пропал. Я ему всё рассказала. Он порадовался от души. Напиши и ему, он хороший, по-моему, мальчик. Еще раз обнимаю тебя и целую. От общественных нагрузок не уклоняйся! Твоя мама".
48
Тут ко мне постучались конспираторским стуком: там, та-там, та-там.
Я сунул письмо в стол и сказал:
— Войдите!
Это оказалась Соня.
С тех пор, как я узнал, что она гоняется за Олегом, я махнул на нее рукой: на что мне эта ромашка в чужом саду?
— Да ладно, — сказала Соня, когда я спешно заблокировался. — Всё и так ясно. Наши чувства крепки и взаимны.
Тут только я заметил, что у Сони больше нет синего гребешка. Более того: она сделала себе новую прическу (или там укладку, я в таких делах не силен).
Получилась взрослая прическа, но какая-то старомодная, с высокой копной взбитых волос надо лбом и с длинной волною, ниспадающей на левое плечо.
Выглядела Соня теперь еще более странно, чем с гребешком: в точности злодейка-брюнетка из какого-нибудь западного довоенного фильма.
Моя мама называла такие фильмы трофейными.
— Что ты на меня уставился? — спросила Соня. — Первый раз видишь?
— Да нет, не первый, — промямлил я. — А где тут у вас парикмахерская?
— У нас? — переспросила Соня. — У нас парикмахерской нет, а у вас?
Я оставил ее издевку без внимания.
— Так кто же с тобой это сделал?
— Сама, — с вызовом ответила злодейка. — А что, плохо?
— Да нет, в общем даже ничего, — великодушно сказал я. — Оригинально.
В конце концов, девчонка не виновата, что без матери росла. Кто ее мог научить?
— Ну, тогда и нечего таращиться, — проговорила Соня, но по ее лицу было видно, что моя скупая мужская похвала ее огорчила.
Впрочем, сейчас меня занимала другая мысль.
Дело в том, что за время учебы в школе я ни разу не стригся. Как раз накануне вечером с помощью круглого настольного зеркала убедился: шея заросла аж до лопаток. Жить так дальше было нельзя.
А вот Олег умудрился как-то эту проблему решить. Он ходил остриженный наголо — и голова его всё время была в таком шаровом состоянии, как будто побывала в руках цырюльника на прошлой неделе. Мистика, да и только.
— Софья, это ты стрижешь Олега? — спросил я.
Мой вопрос застиг Соню врасплох. Сперва она опешила, а потом покраснела до слёз — и, естественно, рассердилась:
— Ты что, совсем спятил?
— Извини, я не хотел тебя обидеть.
— Хорошенькое "извини"! — вскипела Соня. — Это ж надо такое придумать!
— Да, но кто-то его стрижет, — настаивал я.
— Это ты спроси у него самого. И нечего приставать ко мне с дурацкими вопросами.
— Ладно, больше не буду к тебе приставать, — миролюбиво сказал я. — Ты по какому делу? Или просто так, пообщаться?
— С тобой пообщаешься, — буркнула Соня, остывая. — После вечерних занятий приходи ко мне, есть разговор.
Ах, вот оно что. Меня принимают в закрытый клуб аристократов.
— Без Риты приходить? — поинтересовался я.
— Конечно, без. Сам понимаешь.
Я понимал.
Можно было, разумеется, поставить условие: или с Черепашкой, или никак. Покрасоваться немного, представиться этаким, знаете ли, защитником обездоленных.
Но любопытство победило, и я молча кивнул.
— Ишь, загородился! — с неодобрением сказала Соня.
— А ты?
Ничего не ответив, Соня гордо удалилась.
49
В Сонины апартаменты под номером три я вступил впервые в истории человечества, и они таки произвели на меня впечатление.