Школьные дни Иисуса
Шрифт:
– Нужно изобрести машину, чтобы собирала оливки. Тогда вам с Инес не пришлось бы работать.
– Это правда. Но если изобретут машину для сбора оливок, у нас не будет работы, а значит, и денег. Это старое противоречие. Некоторые люди – за машины, а некоторые – за ручной сбор.
– Я не люблю работать. Работа – это скучно.
– В таком случае тебе повезло, что у тебя есть родители, которым работать не лень. Потому что без нас ты бы голодал, и вряд ли бы тебе это понравилось.
– Я бы не голодал. Мне бы Роберта еду давала.
– Да,
– Что такое милость?
– Милость – это благоволенье других людей, чужая доброта.
Мальчик смотрит на него странно.
– Нельзя бесконечно полагаться на чужую доброту, – продолжает он, Симон. – Нужно давать, а не только брать, иначе будет не поровну, несправедливо. Ты каким человеком хочешь быть: который дает или который берет? Какой лучше?
– Который берет.
– Правда? Ты правда так считаешь? Разве давать не лучше, чем брать?
– Львы не дают. Тигры не дают.
– А ты хочешь быть тигром?
– Я не хочу быть тигром. Я просто тебе говорю. Тигры – не плохие.
– Тигры – и не хорошие. Они – не люди, поэтому они вне добра и зла.
– Ну, я и человеком быть не хочу.
«Я и человеком быть не хочу». Он пересказывает разговор Инес.
– Меня тревожит, когда он так рассуждает, – говорит он. – Не сделали ли мы большую ошибку, забрав его из школы, растя вне общества, позволяя носиться дикарем с другими детьми?
– Он любит животных, – говорит Инес. – Ему не хочется быть, как мы, – сидеть да тревожиться о будущем. Он хочет быть свободным.
– Не думаю, что он имеет в виду это, когда говорит, что не хочет быть человеком, – говорит он. Но Инес не слушает.
Роберта появляется с сообщением: их приглашают к сестрам на чай, в четыре часа, в большой дом. Давид пусть тоже придет.
Инес достает из чемодана лучшее платье и туфли к нему. Суетится с прической.
– Я не была у парикмахера с тех пор, как мы уехали из Новиллы, – говорит она. – Выгляжу как безумица. – Она заставляет мальчика облачиться в рубашку с оборками и в ботинки на пуговицах, хотя он жалуется, что они ему малы и трут ноги. Она мочит ему волосы и приглаживает их расческой.
Ровно в четыре часа они приходят к дверям. Роберта ведет их по длинному коридору в заднюю часть дома, в комнату, загроможденную столиками, табуретками и пуфами.
– Это зимняя гостиная, – говорит Роберта. – Здесь после обеда солнечно. Присаживайтесь. Сестры скоро будут. И, прошу вас, ни слова об утке – помните? – которую другой мальчик убил.
– Почему? – спрашивает мальчик.
– Потому что это их расстроит. У них мягкие сердца. Они хорошие люди. Им хочется, чтобы ферма была приютом диких созданий.
Пока они ждут, он, Симон, рассматривает картины на стенах: акварели – пейзажи (он узнает запруду, где плавали злополучные утки), приятные, но любительски выполненные.
Входят две женщины, за ними Роберта вносит чайный поднос.
– Вот они, – нараспев говорит Роберта, – сеньора Инес и ее муж, сеньор Симон, а это их сын Давид. Сеньора Валентина и сеньора Консуэло.
Женщинам – они явно сестры – шестьдесят с чем-то, седовласые, одеты сдержанно.
– Почтен знакомством, сеньора Валентина, сеньора Консуэло, – говорит он, кланяясь. – Позвольте поблагодарить вас за кров в вашем прекрасном поместье.
– Я им не сын, – говорит Давид спокойным ровным голосом.
– О, – говорит одна из сестер в деланом изумлении, Валентина или Консуэло, он не знает, кто из них кто. – И чей же ты сын тогда?
– Ничей, – твердо отвечает Давид.
– Значит, ты ничей сын, юноша, – говорит Валентина или Консуэло. – Интересно. Интересное обстоятельство. Сколько тебе лет?
– Шесть.
– Шесть. И в школу ты не ходишь, насколько я понимаю. Не хочешь в школу?
– Я ходил в школу.
– И?
Вмешивается Инес:
– Мы отправили его в школу там, где до этого жили, но у него были неудачные учителя, и мы решили обучать его на дому. Пока.
– Они устраивали детям контрольные, – добавляет он, Симон, – ежемесячные контрольные, чтобы проверять их успехи. Давиду не понравилось, что его оценивают, и он писал в контрольных глупости, и в результате вышли неприятности. У всех нас.
Сестра не обращает на него внимания.
– Ты бы не хотел ходить в школу, Давид, и общаться с другими детьми?
– Я предпочитаю учиться дома, – сухо отвечает Давид.
Другая сестра меж тем наливает чай.
– Сахар нужно, Инес? – спрашивает она. Инес качает головой. – А вам, Симон?
– Это чай? – спрашивает мальчик. – Я не люблю чай.
– Не хочешь – не пей, – говорит сестра.
– Вам, наверное, любопытно, Инес, Симон, – говорит первая сестра, – зачем вас сюда пригласили. Ну, Роберта рассказывала о вашем сыне, о том, какой он умный мальчик, умный и общительный, как он впустую тратит время с детьми сборщиков, а должен бы учиться. Мы с сестрой обсудили это и думаем сделать вам предложение. А если вам любопытно, кстати, где наша третья сестра, поскольку я знаю, что мы известны всей округе как Три Сестры, скажу вам, что сеньора Альма, к сожалению, не расположена. Она страдает меланхолией, и сегодня как раз такой день, когда меланхолия взяла верх. Один из ее черных дней, как она их называет. Но она с нашим предложением полностью согласна.
Предложение же таково: мы запишем вашего сына в одну из частных академий в Эстрелле. Роберта немножко рассказала вам об Академиях, как я понимаю, – Пения и Танца. Мы рекомендовали бы Академию Танца. Мы знакомы с ее директором, сеньором Арройо, и с его женой – и можем за них поручиться. Помимо обучения танцам, они предлагают отличное общее образование. Мы с сестрой будем отвечать за оплату обучения вашего сына, пока он в Академии.
– Мне не нравится танцевать, – говорит Давид. – Я люблю петь.