Шкуро: Под знаком волка
Шрифт:
— Я еще от новочеркасской никак не отойду. Грозится сама приехать. А я от нее — на фронт. Ладно выходит.
Теперь он был не казачьим партизаном, а русским генералом. На станцию Киян приехал в три часа ночи. С черного неба лил мелкий дождь. Командир корпуса генерал Ляхов спал в своем вагоне. Шкуро приказал разбудить. Ляхов не обиделся и через несколько минут пригласил в штабное купе. Сидели вчетвером — два командира и два начальника штаба, рассматривали карту при свете керосиновой лампы.
— А нельзя электричество в вагоне наладить? — спросил
— Давно обещали, но все откладывают, — объяснил Ляхов. — То мастер заболел, то какая-то машина не работает.
— Я себе сделаю немедленно, — сказал Шкуро.
— И мне поможете. А сейчас помогайте генералу Султан-Гирею. Он вечером телеграфировал, что отступит из Баталпашинской, а это мы не должны допустить. Если красные захватят ее, то пойдут по тылам и нашего корпуса и врангелевского. Тогда нам придется уходить на левый берег Кубани. Армавир отдадим. Развал фронта. Поэтому прошу вас немедленно приехать в Баталпашинскую, принять командование над казаками атамана отдела полковника Косякина и действовать. Там у Косякина есть пластуны — их пришлете мне. Надо укомплектовать пластунские отряды корпуса.
— Там отступают, и оттуда вам подкрепление?
— Вы же будете командовать конницей. А пехота у вас рядом; сосед слева — бригада Слащова. Вы его знаете.
— Я знаю, что я, генерал Шкуро, командир казачьей дивизии. Она находится в тяжелом состоянии, и требуется несколько дней, чтобы можно было вести ее в бой. Учитывая сложную обстановку, я готов сегодня поднять дивизию и защищать Баталпашинскую. Пластунов, Слащова вы мне подчините? И конницу Султан-Гирея?
— Нет. Они будут действовать самостоятельно.
— Вы хотите, господин генерал, командир корпуса, чтобы я отвечал за результаты боя, а командовали другие? Вы меня не знаете, генерал Ляхов. Я побеждал красных во всех боях, но в этих боях я командовал всеми войсками. Ваш план не подходит. Давайте поднимать Романовского. Телефон или радио у вас есть?
Шкуро встал и рванул дверь купе. Решил уходить.
— Андрей Григорьевич, подождите, — остановил его Шифнер. — Мы обсудим обстановку с начальником штаба, и…
— Обсуждать нечего. Я могу ручаться за успех только в том случае, если же будет предоставлено полное командование и полная самостоятельность.
Ляхов не был готов к такому резкому отпору. Он замялся и тоже предлагал: подождать, обсудить… Шкуро знал, что надо выиграть эту первую стычку с непосредственным начальником — тогда другие будут покладистыми. Как в сражениях с красными: выиграл первые бои — и теперь на той стороне знают, с кем имеют дело. В перепалке с Ляховым он бы стоял до конца, вплоть до разговора с Деникиным, но все разрешилось, как в театральной комедии. К купе спешил адъютант командира корпуса. Шкуро мешал ему войти и генералу пришлось шагнуть обратно к своему месту на совещании. Ляхов кинулся на адъютанта:
— В чем дело? Что случилось?
— Ваше превосходительство, телеграфная связь с Баталпашинской прервана.
— Все, — вздохнул Ляхов, непонятно сказал: со вздохом горечи или облегчения. — Станица взята красными. Идите, поручик. Нет. Постойте. Надо дать донесение в Штаб армии.
— Я подготовлю, — предложил ляховский начальник штаба. — А что решим с Первой дивизией? Может быть, в контратаку?
— Нет, — решительно ответил командир корпуса. — Дивизия слишком слаба для контратаки, и пока она дойдет. Пишите такой приказ: генерал-майор Шкуро назначается командиром правого боевого участка корпуса с полным подчинением всех находящихся там сил. Вы согласны, Андрей Григорьевич?..
И запели трубы сигнал на поход:
Трубит труба, сзывает, торопит всех бойцов на коня-а. Дружнее ударим и грудью спасем от врага-а Край наш родной, нам дорого-ой…— По ко-оням! — командовал командир волчьей сотни есаул Колкин.
Генералу Шкуро подвели его нового генеральского коня темно-рыжей масти.
С трудом наступал зимний рассвет. Черные громады Кавказа едва угадывались в упрямом тумане. От Киян до Новогеоргиевской верст 35, и в каждом попутном хуторе оркестр играл марши, а казаки громко выкрикивали всякое, но так, чтобы звучало слово «дивизия». Вперед были посланы дозоры, получившие приказ, разносить слух о том, что идет вся дивизия Шкуро.
В рассветной серости возникли мазанки станицы. Генерал приказал Колкину поправить конный строй, а оркестру играть марш. Въехали малым шагом, придерживая лошадей. Оркестр, топот, ржанье вызвали людей на улицу. У станичного правления собиралась толпа. Здесь генерал спешился, отдал лошадь ординарцу, подозвал станичного атамана и коменданта.
— Посмотри-ка, атаман, на своих станичников, — сказал Шкуро, пронзая станичных начальников злым взглядом. — Это все твои? И черкесы у тебя живут? И терцы твои, и карачаевцы в шляпах?
— Никак нет, ваше превосходительство. Это, значит, которые с фронта.
— Это дезертиры, господин атаман! А что за мажары [47] стоят на дороге?
— Обозы Слащова. Бригада, значит, на фронте…
— Бригада разбежалась. Вон его пластуны, а комендант куда смотрит? Не знаете, что с дезертирами делать? И с теми, кто им помогает. Вы помогаете. Имею право повесить вас вместе с дезертирами. На первый раз даю вам возможность заслужить прощение, чтобы через полчаса в станице был порядок, все казаки построены и подготовлены к маршу на фронт!
47
Мажара — большая телега с решетчатыми боковыми стенками.
Своим Щкуро приказал напоить, накормить лошадей, подкрепиться и готовиться к маршу и бою. Завтракал с начальником штаба и адъютантами. Колкин проверял свою сотню.
— Горилку спрятать, — приказал Шкуро. — Ночной бой предвидится. Баталпапшнскую обратно отбирать. Выпьешь — споткнешься. Налегай на глазунью — архиерейская.
— Красные узнают, что идет дивизия Шкуро — сами побегут, — сказал Кузьменко.
— Может, и так, — серьезно согласился генерал.
— Как будем атаковать? — спросил Шифнер. — В лоб или…