Шкуро: Под знаком волка
Шрифт:
— Говоришь, бьете нас, а уже давно боевое время пришло. Светло на дворе, а ваши даже не стреляют.
— Сегодня меня похороните и сами еще денек проживете, а завтра вас будут кончать.
— Ошибся ты, комроты. И тебя не похороним сегодня, и нас ты завтра не возьмешь. Я тебя отпускаю в твою первую дивизию, чтобы ты сказал своим: в Баталпашинскую приехал генерал Шкуро со своими казаками. Это я. Слышал обо мне. Значит, знаешь, как я рублю ваших в капусту. Если ваши солдатики хотят еще немного подышать, то пусть драпают побыстрее.
Когда пленного увели, Шкуро оглядел присутствующих. Поняли, кто перед ними? Кто их в бой поведет? Почувствовали? Вроде почувствовали. Можно действовать.
— Они планируют наступление на завтра. Хотят нам сочельник испортить. Придется вам их опередить. Всех, кроме начальника штаба, прошу по своим местам. Готовить людей к завтрашнему бою. Хорунжий Кузьменко, прошу вас найти в конвойной сотне войскового старшину Русанова — и с ним ко мне.
Оставшись с Шифнером, новоиспеченный генерал глянул на него с хитрой улыбочкой. Спросил:
— Как вам мой допрос, Антон Михайлович?
— Наполеоновский ход, Андрей Григорьевич.
— Что, он так допрашивал? Я вроде об этом не читал.
— Дело не в допросе. Наполеон считал, что на войне моральное состояние войска в три раза значительнее, чем все остальное — вооружение и прочее. Красноармейцы этой Первой дивизии, узнав, что против них вы, будут настолько деморализованы, что, возможно, отступят без боя.
Бели такой умница так лестно говорит о тебе, значит, генерал-майор Шкуро большой полководец.
— Русанова, Антон Михайлович, я вызвал, чтобы дать ему особое поручение. Только он может сделать то, что я задумал.
После совещания в штабе с Шифнером и Русановым весь день Шкуро провел в поездках, проверках, разговорах, приказах и прочих командирских делах. Солнце растопило туман, и когда он поехал за Кубань, в аул к Султан-Гирею, перед глазами открылись Кавказские вершины с их слепящими снегами, Пшиш, Эльбрус… Не любовался генерал пейзажем, знакомым с детства, и не до любования — завтрашний бой надо было выиграть во что бы то ни стало.
К Султан-Келеч-Гирею пришлось ехать, чтобы заставить черкесов вернуться в строй и участвовать завтра в наступлении. Полковнику Слащову достаточно получить приказ, а этот кавказский генерал. С горцами Шкуро всегда ладил, кроме, конечно, ингушей и черкесов — тех он считал неисправимыми бандитами, ненавидящими русских. Правда, русских им и не за что любить — отняли у них земли и для прокорма оставили только грабежи… Дружил и с Лоовым, и с Гукасовым, и в адъютанты взял Борукаева и Акоева. В бою друзья-горцы неплохо держатся, особенно если противник бежит.
Но командовать ими и вообще держать власть должны русские. А Султан-Гирей — генерал.
И никаких не возникло предчувствий» насколько близок окажется этот кавказец в страшный последний час. Кто знает свой последний час?
Не скажешь ему по-русски крепко, а надо и поклониться, и руку — к сердцу, и руку — в руку, и зеленый чай из пиалы. За недолгим чаем убедил генерала, что его бригаду надо вновь собрать на правом берегу и подготовить к бою. Убедил, что лучше всего это сделают казачьи офицеры.
Вернувшись на правый берег, Шкуро объехал с Косякиным и адъютантами окраину станицы и скошенное поле до рощицы. В цепях мерзли и мокли начавшимся дождем пластуны, вернее — пешие казаки, потерявшие в боях лошадей. Лошади падали и от болезней. Неожиданно увидел здесь старого знакомого:
— Артюхов, ты почему здесь, а не в дивизии? Ближе к дому?
— И дома у меня нет, господин генерал, и отец с матерью в земле, и родных никого. Коня убило, нам, пешим, приказали здесь остаться с баталпашинцами.
Генерал позвал адъютанта и приказал:
— Медвянов, скачите в станицу, найдите есаула Колкова и передайте мой приказ: казака Артюхова зачислить в конвойную сотню и найти ему хорошего коня.
Закончив объезд, приказал Косякину:
— Вам, полковник, поручаю выехать за реку, собрать всех дезертиров черкесов, и пусть займут участок от околицы до рощи. Фронт казаков я буду сужать, чтобы легче наступать. Когда соберете черкесов, займитесь станицей. Надо обойти все хаты и собрать, что можно, для казаков, которые в строю. Не можешь драться — давай сапоги. Вот так.
К вечеру все было сделано. Черкесы заняли позиции, при том в ауле Косякину пришлось повесить только одного. А что значит один черкес в сравнении с победой войск народного героя генерала Шкуро?
Казакам нашли и горилку, и закуску, и когда стемнело, Шкуро с начальником штаба сидели над картой и слушали песни. Хорошо поют кубанцы в легком хмелю:
Как за речушкой, за Кубаньшкой, Там ходил да гулял Млад донской казак…Адъютант Ахиев привел перебежчика — солдата в старой шинели, серой папахе, испуганно озирающегося, подергивающего губами.
— Прибежал к вам, ваше превосходительство, — сказал адъютант. — Надо слушать вам, что скажет.
— Ну, говори. — Генерал смотрел на солдата без интереса.
— Так что, ваше превосходительство, я против коммунистов и комиссаров, и потому, как знаю, что вы за народ…
— Рассказывай, с чем пришел? Что там в Первой дивизии?
— Вот там у нас узнал», что вы приехали и наступаете. Уже окружили вашу позицию. Вот собрали митинг. Комиссар было запретил, но ребята у нас на него, значит… Которые выступали, требовали отходить, пока совсем не окружили и всех не перерезали.