Шквальный ветер
Шрифт:
Любава отсутствовала довольно долго. Правда, женщины любят поболтать по поводу и без повода, а проводница, заметил Валентин, примерно одних с Любавой лет.
Наконец девушка появилась, неся в руках два стакана, нож и полбатона хлеба.
– Извините, - сказала виновато.
– Пришлось булку занять... Открывайте, - кивнула она на бутылку, - а я пока колбасы нарежу.
Вино, несмотря на то, что Валентин к сладким спиртным напиткам относился пренебрежительно, понравилось ему, и он смаковал его, как заправский дегустатор, приглашенный к лучшему виноделу. Они пили "Мартини" маленькими
Любава сказала, что работает учительницей, преподает математику, что сразу вызвало у Валентина недоверие: какие командировки в Москву могут быть у педагога в разгар учебы? Побывала-де замужем. Прожили год и разошлись: муж много пил и оказался совсем не таким, какого она полюбила в восемнадцать лет. Теперь вот живет одна, мужчин боится, но в Валентине рассмотрела нечто такое, что вызывает доверие и симпатию.
Слова словами, а глаза Любавы, её поведение говорили Валентину значительно больше. Он замечал, как смелее и ярче разгораются её большущие карие глаза, как в движениях, в манере говорить появляется все больше кокетства, бьющей через край чувственности. Она становилась веселее, бесшабашнее, дразняще выставляла перед ним красивые ноги, обтянутые тонким эластиком, наклонялась ближе, иногда будто нечаянно задевая его упругой грудью. После каждого глотка вина она делала вид, что хмелеет все сильнее, тянулась к нему с лукавой усмешкой, поощряя к более решительным действиям. Но Валентин не спешил.
Допив вино и не дождавшись от партнера активности, Любава сама пересела к нему, взяла за руку, зашептала хмельным голосом:
– Спасибо, что ты пришел (она незаметно перешла на "ты"), а то на меня такая тоска навалилась, хоть вой. А ты... Ты очень хороший.
– Она обняла его одной рукой за шею и, прильнув чуть сладковатыми и пахнущими вином губами к его губам, второй рукой скользнула как бы невзначай по карману пиджака, остановилась на кармане брюк, где лежал пистолет. Застыла на мгновение ошарашенная, медленно отстранилась, не в силах вымолвить ни слова.
– Что с тобой?
– удивленно спросил Валентин, словно не догадываясь о причине столь резкой перемены в поведении Любавы.
– Что тебя испугало?
Она закусила губу, досадуя, что выдала себя, попыталась улыбнуться, но улыбка получилась неестественная, вымученная. И он, понимая, что теперь нечего скрывать, решил помочь ей выйти из затруднительного положения.
– Это тебя напугало?
– вытащил он пистолет.
Она оправилась от секундного замешательства, пытливо глянула ему в глаза и кивнула. Затем спросила негромко, все ещё продолжая воображать испуг:
– Ты... бандит?
– Это для наших дорожных приключений имеет значение?
– на вопрос вопросом ответил он.
– Конечно, - снова кивнула она и пояснила: - Я боюсь тебя.
– Ты так богата?
Она помолчала, не зная, в каком направлении продолжить игру, кивнула, криво
– Богата и очень. Только с собой ничего не взяла, знала, что по дорогам бандиты шастают.
– Тогда успокойся. Я подожду, когда ты вернешься в Хабаровск.
– Там у меня есть надежные защитники.
– А здесь?
– теперь уже Валентин пытливо глянул ей в глаза.
– Здесь?..
– Она выдержала его взгляд.
– Здесь я надеялась на тебя.
Она окончательно овладела собой, кокетливо улыбнулась.
– Выходит, плохой ты педагог, коль так ошибаешься в людях. А я вот сразу определил твоих спутников или сообщников, - пошел он ва-банк.
– Решил поближе с ними познакомиться, потому и пришел к тебе.
Она изменилась в лице: исчезло оживление, погас блеск глаз, губы сомкнулись, превратив ямочки у рта в досадливые складки.
– О чем ты говоришь, о каких сообщниках?
– спросила она, с трудом сдерживая раздражение.
– О тех, которые подослали тебя ко мне.
– Никого я не знаю... Я к тебе со всей душой, а ты... или, может, ты мент?
– Похож? И кого же ты больше боишься, бандита или мента?
– Никого я не боюсь.
– Губы Любавы сделались ещё тоньше, складки у рта обозначились резче, и красивое лицо стало злым и неприятным.
– Уходи. Сейчас же!
– Зачем же так грубо? Это тебе совсем не идет. И неужели я тебе стал так безразличен, что даже не хочешь до конца выяснить, кто же я?
– Теперь - да. Я глубоко ошиблась, и это мне будет хорошим уроком.
Неужели и вправду он заподозрил её напрасно и те двое бритоголовых не имеют к ней никакого отношения? А испуг после того, как она обнаружила у него пистолет? А это презрительное - "мент", словцо, которое учительница вряд ли произнесла бы?
Пока Валентин раздумывал, верны ли его подозрения и как уйти с достоинством от разгневанной хозяйки купе, Любава опять овладела собой и, иронично посмотрев на него, потом на свои руки, чему-то грустно улыбнулась.
– И все-таки я не хочу, чтобы вы (она снова перешла на "вы") думали обо мне плохо и ушли обиженным. Давайте в знак примирения выпьем чаю. Я сейчас принесу.
– Она взяла стаканы.
Валентин посмотрел на часы. Без пяти двенадцать.
– Кто же так поздно даст вам чай? Проводница давно дрыхнет без задних ног.
– Ничего, мы с ней подруги, она сделает.
– Спасибо, не надо, - твердо сказал Валентин и поднялся.
– Благодарю за вино, за проведенный вечер. А то, что мы не поняли друг друга, вполне закономерно: говорят, чтобы узнать человека, надо с ним пуд соли съесть. Спокойной ночи.
Он направился к двери. Любава с недоумением и сожалением проводила его взглядом, в котором, трудно сказать, чего было больше - досады на себя или желания удержать его.
И все-таки он ей не верил и объяснял резкую смену её настроения, приглашение к чаепитию не чем иным, как желанием предупредить сообщников о том, что у него есть пистолет. В таком случае они могут напасть на него без предупреждения.
Все уже спали: ни в коридоре, ни в тамбуре - ни души.
Валентину предстояло пройти четыре вагона. На всякий случай он дослал патрон в патронник, поставил оружие на предохранитель.