Шквальный ветер

Черных Иван Васильевич

– Сколько это "немного"?

– Часик... может, чуть побольше.

– Тогда несите яичницу. И если можно, вот такого же чайку, - взглядом указала она на стакан Валентина.

Официант понимающе кивнул и удалился на кухню.

– Не переношу одиночества и страшно не люблю дорогу. От тоски действительно хочется напиться, - пояснила она.

"А это повод для разговора", - подумал Валентин и спросил:

– По Москве, по дому соскучились?

Она отрицательно помотала головой.

–

Я коренная хабаровчанка. В Москву еду в командировку.

На этот раз ему не повезло, и интерес к девушке заметно поубавился. К тому же хоть лицо у неё было достаточно миловидно, он заметил под тонким слоем крема и румян отсутствие яркости и свежести, присущей юным людям, не испытавшим ещё жизненных невзгод, полным жизнерадостности и оптимизма. На лице Любавы уже лежала печать усталости, отрешенности, и причиной тому, как показалось Валентину, была совсем не тоска по дому, по близким людям, а что-то более глубокое, тягостное.

Чтобы не выдать причины разочарования и не показаться неучтивым, Иванкин продолжил начатую беседу:

– У нас в армии командировку считали вторым отпуском. Вы бывали в Москве?

– Один раз. И страшно не понравилась мне наша столица - суета, толкотня, давка. И чинуши везде - пушкой не прошибешь.

– Зачем же пушкой?
– усмехнулся Валентин.
– Столичных чиновников легко берут баксами.

– И икрой, - поддержала его Любава.
– Но это раньше было запросто, а попробуй теперь достать икры.

– А по-моему, теперь проще, - не согласился Валентин.
– Раньше рыбнадзор, милиция, ОБХСС всюду нос совали, а ныне столько браконьеров развелось, что чуть ли не в каждом доме приторговывают рыбой и икрой.

– Это не та икра, не того качества, и мы предпочитаем у частников не брать - быстро портится. И вкус - наподобие этого коньяка, - кивнула она на стакан.

Подошел Федя с подносом, на котором дымилась яичница и стоял стакан с желтовато-коричневой жидкостью. Легким заученным движением он поставил все на столик. Подобострастно поклонился Любаве:

– Приятного аппетита.

Она ответила легким кивком и взяла стакан Валентина.
– Разрешите теперь мне угостить вас.

– А вот это напрасно. Я привык сам заботиться о себе.

– Вы не любите, чтобы за вами ухаживали женщины?

– Я не избалован этим.

– Ах да, у вас же в армии самообслуживание, - подпустила шпильку Любава.
– А может, вы ещё и не женаты?

– К счастью. А точнее - и армия, и жена мне изменили, и я бросил их.

– Вот даже как... Тоскуете?

– Наоборот, отдыхаю. В противоположность вам, люблю путешествовать, еду посмотреть на страну после горбачевской перестройки. На перемены.

– А вы не заметили их по Хабаровску?

– Все ветры дуют с запада. И главный тайфун до нас ещё не дошел.

– А над Москвой он уже прошел?

– В девяносто третьем. В октябре. Маленький.

Но главный ещё впереди.

– Интересно, - Лицо Любавы на секунду озаботилось.
– И как вы считаете, после тайфуна надолго распогодится?

– Я суеверный, боюсь делать прогнозы. Давайте лучше выпьем, а то от политики ещё тоскливее становится.

Они чокнулись. Любава, как и прежде, лишь пригубила. В это время в вагон-ресторан вошли двое бритоголовых парней, рослых, широкоплечих в кожаных куртках. Они вскользь глянули на Валентина, на его соседку и уселись за столик напротив.

Казалось бы, ничего не произошло - ну пришли новые посетители... Однако Валентин заметил перемену в лице Любавы. Ни испуга, ни замешательства оно не выражало, и все-таки что-то в нем появилось иное настораживающее.

"Похоже, парни знакомы Любаве", - подумал Валентин.

Девушка склонилась над яичницей. Парни о чем-то разговаривали между собой, тоже не обращая на неё внимания, но Валентин интуитивно улавливал какую-то связь между ними, и это его интриговало, удерживало за столом, хотя он собирался уже уходить, убедившись, что Любава в его проблемах не помощница, а как женщина... Он с грустью усмехнулся над собой - старею. Ранее, в бытность военным летчиком, он не упустил бы такой лакомый кусочек, а теперь даже лень мысленно раздеть ее...

Любава оторвалась от яичницы, хлебнула коньяку, поморщилась.

– Несусветная дрянь, - помахала ладошкой у рта.
– Такого коньяка я давно не пивала. Но все равно я благодарна вам за компанию и за угощение. Кстати, у меня в купе есть бутылочка "Мартини", приглашаю вас на вечеринку. Вагон четыре, четвертое купе. Легко запомнить.

– Спасибо. Храпунья ваша не выразит неудовольствия?

– Ничего, я от неё терплю большее, - и Любава кивком позвала официанта. Валентин остановил ее:

– Я расплачусь.

– Нет!
– Девушка решительно помотала головой.
– Не люблю оставаться в долгу.
– И она положила на стол пятидесятитысячную купюру.

Федя подошел, взял деньги и стал отсчитывать сдачу, но Любава уже встала.

– Спасибо, - бросила она на ходу.

Валентин глянул на бритоголовых, но они уплетали яичницу, не обращая внимания на окружающих. Им было лет по двадцать пять. И в таком-то возрасте остаться безучастным к покачивающему бедрами созданию?! Это было противоестественно и неправдоподобно!

Раньше в вагоне-ресторане Валентин их не встречал. Скорее всего, просто не замечал: настроение было такое, что ни до кого. И на этот раз, если бы не Любава, он и не обратил бы на них внимания. На их квадратных физиономиях будто было написано, что занимаются далеко не честным трудом: Валентин, летая по приискам и встречаясь с разными людьми, научился по внешности и манерам определять характер и род деятельности человека.