Шлейф сандала
Шрифт:
– Отставить помирать! – приказала я ошалевшей бабе и помчалась следом за мужиком. Он особо и не ускорялся, понимая, что неповоротливая бабенка его точно не догонит. А кроме них в такую рань в переулке никого не было. Обувь на моих ногах отсутствовала, двигалась я бесшумно, но все же дернул бандита черт обернуться прямо на углу. Его глаза полезли на лоб, и, скорее всего, мужик даже не понял, что это несется на него в хлопающих на ветру шароварах.
Он снова побежал, а я, войдя в раж, выскочила за ним на Тверскую. Здесь
– Черт окаянный! – испуганно воскликнула она, с трудом удерживая свои крынки. Зато мне хватило секундного замешательства, чтобы настигнуть свою жертву.
Подобравшись сзади, я наклонилась, схватила мужика руками чуть выше щиколоток. Рванула его на себя и вверх одновременно, толкнув бандита головой прямо в зад. Он рухнул мордой о тротуар, а я запрыгнула на него сверху и выкрутила до хруста руку.
– А-а-а-а! – заорал мужик, выронив кошель, который сжимал в другой руке. – Отпусти! Отпусти!
Подобрав кошель, я встала с него, не забыв хорошенько пнуть ногой.
– Если будешь воровать, найду и шею сверну!
Во мне было столько энергии после преследования, столько радости, что удалось спасти последние средства бедной женщины, что, позабыв обо всем, я воспроизвела «лунную дорожку» Майкла Джексона.
Когда я поняла, что вокруг меня подозрительно тихо, медленно обернулась. Все, кто был в это время на улице, таращились на меня, как будто перед ними возник пятый всадник апокалипсиса. В моем случае поскребыш из их адской семейки.
Мой взгляд упал на витрину шляпного магазина, и внутри все похолодело. В шароварах, босиком, со съехавшим пучком рыжих волос, я выглядела сногсшибательно. Причем и в прямом, и в переносном смысле.
– Чертова гадина! Чтоб тебя! – раздался злой голос. Это была женщина, на которую напал бандит. Она задыхалась от быстрого бега, но все же несколько раз огрела его корзиной. Я протянула ей кошель, и женщина вцепилась в мои руки.
– Спасибо вам! Спасли вы меня! Деток моих спасли! Век не забуду этого! Вот вам крест!
Молодуха так горячо перекрестилась, что я даже запереживал, как бы она себе синяков не наставила.
Мне было неловко от пристальных взглядов, а от ее благодарственных речей хотелось провалиться сквозь землю.
– Так это ведь Стриж! – крикнул кто-то. – Из цирюльни Яковлевича!
– Точно она! Стриж!
Только этого мне сейчас не хватало!
– Дайте пройти! Ну что вы толкаетесь? Расступитесь! – я услышала знакомый голос и обернулась. Аптекарь!
Никита Мартынович подошел ко мне, накинул на плечи халат, после чего повел прочь.
– Пойдем, дочка.
Я слышала, как позади обсуждают то, что произошло, и корила себя за безрассудство. Но ведь у меня не было времени раздумывать!
А еще из остановившегося чуть
Никита Мартынович завел меня в аптеку, закрыл дверь на замок, а потом сказал:
– Много я на своем веку повидал… Но такого… Я ведь в окно увидел, как вы несетесь сломя голову. Думал, со сна привиделось.
– Этот разбойник у женщины деньги украл! – ответила я, кутаясь в халат. – Вот я его и остановила.
– Очень вы необычная, Елена Федоровна, скажу я вам. И смелая, - аптекарь направился к узкой лестнице, ведущей на второй этаж. – Подождите меня здесь. Я сейчас вернусь.
Вернулся он действительно быстро, неся в руках какую-то одежду и башмаки.
– Вот, возьмите. Это платье моей дочери, – Никита Мартынович протянул мне вещи. – Вы же в таком виде по улице не пойдете… Переодевайтесь, а я пойду чай поставлю.
Какой все-таки хороший человек. Был бы дядюшка таким! Но, увы, Тимофею Яковлевичу далеко до аптекаря.
Я переоделась в простенькое платье из нежно-голубого ситца, которое было мне немного великоватым. Интересно, где дочь Никиты Мартыновича?
– Идите сюда, Елена Федоровна! – позвал меня аптекарь. – Посидим на кухне.
Мужчина уже налил чай и поставил на стол пирог, накрытый чистым рушником. Кухня была небольшой, но очень чистой, что свидетельствовало о присутствии в доме женщины.
– Фекла вчера пирог с рыбой стряпала. Угощайтесь, - он придвинул ко мне плошку с медом. – Поди, не завтракали еще?
– Не успела, - я с удовольствием взялась за еду. – Фекла это ваша жена?
– Нет, служит у меня женщина одна… - ответил с грустной улыбкой Никита Мартынович. – Кто-то ведь должен за хозяйством следить. Я один. Супруга умерла пять годков назад, а дочка в том году ушла… Ее каретой раздавило. Так и живем…
– Мне очень жаль, - искренне произнесла я, всей душой жалея одинокого старика. – Вам если что-то нужно будет, только скажите! Мы все вам поможем!
– Спасибо, дочка, - аптекарь снял круглые очки и сразу сощурился. – Добрая ты душа. Только прошу тебя, больше в таком виде по улице не расхаживай. У нас народ такой, что сразу в душевнобольные запишут. Позволишь себя на «ты» называть? Так оно душевнее.
– Конечно! Я вот себя никак Еленой Федоровной не ощущаю, а как только в зеркало гляну, еще больше сомневаюсь!
Мы засмеялись, и я сделала глоток душистого чая, в котором чувствовались нотки чабреца и зверобоя.
– Как дела в парикмахерской? Уже бороды маслом мажешь? – весело поинтересовался Никита Мартынович. – Поди, нравится мужикам-то?
– Еще не мазала, но скоро начну, - пообещала я, ощущая себя в этом месте как дома. – А вы мне не скажете, где флаконы из темного стекла берете? Ведь масло должно храниться только в таком стекле, чтобы не потерялись его целебные свойства.