Шлиман. "Мечта о Трое"
Шрифт:
В третьей гробнице захоронены останки трех женщин. Они тоже положены головами на восток и на таком же расстоянии друг от друга, как и скелеты второй гробницы. На скелетах и вокруг повсюду золотые бляшки — на них выбиты разнообразнейшие узоры, спирали, стилизованные цветки, изображения бабочек, листья растений, звезды. Все они примерно семи сантиметров в диаметре. В таком же беспорядке лежат застежки из золота или драгоценных камней с вырезанными на них мифологическими или бытовыми сценами и изображениями животных, выразительные золотые фигурки: грифоны, бабочки, львы, олени, женщины с порхающими вокруг голубями, пальма с львятами на макушке, каракатицы, лебеди, утки, сфинксы, кузнечики на тонких цепочках.
На голове
Ритоны из четвертой микенской гробницы
Тиринф. Крепость (реконструкция)
Тиринф. Сводчатая галерея
Всем троим, когда они находят одно за другим эти погребальные приношения, кажется, будто они грезят. Только Шлиман торжествующе улыбается: ведь еще шесть лет назад, во время поездки по Пелопоннесу, он знал, что в один прекрасный день найдет эти могилы! Вера движет горами, и вера даже невозможное делает возможным. Стаматакис, похоже, потерял дар речи, но он озабоченно думает о том, что каждая из этих сотен вещей должна быть в отдельности зарегистрирована. И теперь, насколько он знает Шлимана, весь день без остановки придется копать, а всю ночь — беспрерывно писать. «Отдохнуть как следует, — сказал недавно Шлиман, — мы сможем и в могиле!»
Но даже в эти самые волнующие дни своей жизни Шлиман находит время заниматься и совершенно другим делом. Когда он, бесконечно счастливый, однажды вечером едет верхом в Харвати — рядом Софья, которая привязала к своей лошади многочисленные сумы и мешочки с золотом, позади — молчаливый Стаматакис, вокруг—военный эскорт, — с обочины дороги кто-то окликает его. Это Леонардос, один из полицейских Навплиона, что с самого начала были прикомандированы к раскопкам. Леонардос командовал отделением.
Император Бразилии, рассказывает он теперь, уезжая, дал ему чаевые, чтобы он разделил их .среди охранявших императора полицейских. Радость была велика, но, когда Леонардос сказал им, что у него всего сорок франков, по пять на брата, разразилась буря негодования. Императорские чаевые стали притчей во языцех. Возможно ли, чтобы император Бразилии, страны бесконечно превосходящей Грецию размерами и богатством, дал бы «на чай» столько же, сколько дает путешествующий немец-учитель? Этого не может быть, да и бургомистр Микен знает точно: его величество соблаговолили дать тысячу франков, а Леонардос их присвоил и роздал только жалкие, ничтожные, подлые тридцать пять франков! Дело было яснее ясного: Леонардоса тут же уволили. И вот Он стоит перед Шлиманом, бледный, с горящими глазами.
— Клянусь тебе, господин, все это ложь.
— В этом я убежден, Леонардос, тебя я знаю достаточно хорошо, чтобы и без твоих слов быть в этом уверенным.
— Но как мне это опровергнуть?
— Иди, любезный, домой. Если у тебя еще остались пять франков твоих чаевых, то истрать их на доброе вино и выпей стаканчик или лучше несколько. Да выкури вдобавок приличную сигару. Остальное я беру на себя. Было бы смешно, если бы нам не удалось уладить этого дела! Положись, Леонардос, на меня. Шлиман еще никогда не оставлял никого в беде.
Вместо того чтобы остаться в Харвати и заняться определением великолепных находок, Шлиман, несмотря на приближение ночи, спешит в Аргос и телеграфирует министру. Теперь ведь он, Шлиман, конечно, даже и для его превосходительства снова великий человек и добрый друг! И вот он пишет: «В награду за сотни миллионов, которыми я обогатил Грецию, я прошу оказать мне любезность и, даровав прощение, оставить на прежнем посту моего друга, полицейского Леонардоса из Навплиона. Сделайте это ради меня. Шлиман».
Начинаются раскопки четвертой шахтовой гробницы. Она не обозначена никакой стелой, но исследователь чувствует, что здесь, сразу же к западу от последней вскрытой гробницы, должна быть еще одна. На глубине шести метров натыкаются на сложенную кругом кладку с круглым отверстием наподобие колодца. Взором провидца Шлиман опознает в нем древнейший жертвенный алтарь. Двумя метрами ниже находится гробница длиной свыше семи метров и шириной в пять, она не окружена, как другие, стенами, а высечена в скале. В ней останки пяти человек: трое положены головами на восток, двое на север. Каждый покойник в полном смысле слова усыпан золотом и драгоценными камнями. А ведь каким вздорным казался несколько месяцев назад рассказ старых ювелиров из Триполиса!
Первое, что находят прямо с краю, — пять больших медных котлов. Один из них доверху наполнен золотыми пуговицами. Тут же рядом — серебряная голова быка высотой в добрых полметра с крутыми, красиво изогнутыми золотыми рогами и золотой розеткой во лбу. [12] Пасть, глаза и уши покрыты толстым слоем позолоты. Возле нее лежат две другие, меньшего размера бычьи головы из листового золота, у них между рогами торчит двойной топор.
Продолжая рыть в западном направлении, Шлиман натыкается на кучу оружия — больше двадцати мечей и несколько копий. На них рассыпано много крупных золотых бляшек, покрытых резьбой.
12
Это р и т о н — сосуд для вина в виде рога, головы или целой фигуры животного.
На лицах обоих лежащих головой на север скелетов большие, золотые, чеканной работы маски. Одна изображает овальное молодое лицо с высоким лбом, широкими дугообразными бровями, длинным прямым носом и удивительно маленьким ртом с узкими губами; другая — полное лицо с маленьким лбом, длинным носом и толстыми губами.
Маска, покрывающая лицо одного из положенных головой на восток покойников, сделана из значительно более толстого золота, но и она представляет собой ясно выраженную физиономию: по морщинам вокруг большого рта с узкими губами видно, что это был пожилой человек. Глаза открыты, ресниц и бровей нет. К этой помятой упавшим камнем маске пристала часть черепа. Четвертая маска находится рядом с головой мужчины и так сильно погнута, что черт лица уже нельзя различить.