Шмагия
Шрифт:
Мускулюс задумался, в очередной раз пытаясь сложить мозаику головоломки. Из замешательства его вывел бас Леонарда Швеллера:
— … в ножки, в ножки мастеру Андреа! Он всю ночь ворожил, сам видел. С лица спал, почернел! Тиля возвращал, благодетель!…
Через мгновение колдун пожалел, что не сгорел на пожаре. Его обступили люди, оттеснив в сторону ведьму с белобрысым сявкой. Шишмарь с супругой громко повалились «благодетелю» в ноги. Брандмейстер в запале стал колотить сорванным шлемом по телеге, пугая битюгов. По толпе зашуршали шепотки:
— Святой!
— Заступник наш!
— Спаситель…
Мускулюс
— Встаньте! Да встаньте же!
— Все, что у нас есть! Все, что пожелаете…
Бремя незаслуженной славы давило на шею тяжелей ярма. Колдун возроптал:
— Цыц!
И воцарилась тишина.
— Встать!
В голосе прорезались ланд-майорские нотки.
— Встаем, мы встаем!…
Уже лучше. Все-таки в положении святого есть определенные преимущества.
— Никакой платы я с вас не возьму. Ни деньгами, ни иным добром. Тиль, подойди ко мне.
Толпа ахнула. До малефика внезапно дошло, что его вполне могли понять превратно. Денег, мол, не возьму, а заберу вашего сына! Я его спас, я его, к примеру, и в Чурих продам! Тьфу, пропасть! Наслушались баллад, придурки! Объясняйся с ними теперь…
Тиль безропотно приблизился к строгому дядьке. Андреа, наплевав на домыслы зевак, присел перед мальчишкой на корточки.
— Расскажи мне, Тиль, где ты был?
— Я играл в «колдунов-разбойников». С девочкой.
— С девочкой в желтом платье?
— Да! А ты откуда знаешь?
— Я колдун. Я все знаю. И где вы играли?
— Так ты ведь все знаешь, раз колдун!
Швеллер— младший оказался излишне сообразительным.
— Знаю. Но хочу услышать от тебя.
— Мы в кустиках играли, — к счастью, мальчишка удовлетворился такой постановкой вопроса. — В колючих. Где ягоды растут. Мы туда раньше с мамкой ходили…
— Это, небось, на Ежовой Варежке! — торопливо встряла Фержерита.
— Да, я там ежика видел!
— Дрянное место. Проклятое… — бормотнули в толпе.
— А как ты туда попал, Тиль? Тебя кто-то привел? Мальчик растерянно уставился на малефика, наморщил лоб.
— Я гулял… Мы играли… С девочкой. А потом я пошел домой.
— Тебя кто-то отвел? К девочке?
— Нет. Не помню. А домой меня тетя ведьма отвела! — малыш с гордостью указал на Мэлис.
Дальнейшие расспросы бесполезны, понял Андреа. Тиль был единодушен с Искрой Гонзалкой: дети ничего не помнили. Малефик слегка приоткрыл «вороний баньши» — удостовериться в том, что знал и так. Вот они, клочья гари. Тают, рассеиваются. В эту ночь Тиль Швеллер должен был умереть. Сгореть при пожаре. И если остался жив, то никак не благодаря «святому» Андреа Мускулюсу!
Малыш тихо ждал, когда дядя-колдун закончит ворожить. Мускулюс улыбнулся Тилю, встал и с хрустом потянулся, расправляя затекшие плечи.
— Забирайте парня домой. До ста лет жить будет. Мэлис, вы не проводите меня?
Ведьма с откровенным вздохом кивнула. Бок о бок, словно добропорядочная семья, они двинулись по улице. Светало. Утренний румянец опалил небо на востоке, на этот раз в положенном месте. Малефик
— Извините за нескромный вопрос, милочка… Пару дней назад я видел с вами другого мальчика. Постарше. Признаться, я решил, что он — ваш сын…
— Сын? — натянуто улыбнулась ведьма. — Нет, он не мой сын. И этот тоже. Дальние родичи, погорельцы, вроде Швеллеров. Давненько у меня гостят. Старшие по заработкам мотаются, отстроиться хотят, а малышню к тете Мэлис подбрасывают. Семья-то большая… Правду сказать, надоели хуже горькой редьки. А выгнать — жалко…
Белобрысый пострел дернул ведьму за руку, обращая на себя внимание. А когда добился желаемого результата, состроил такую рожу, что женщина невольно вскрикнула. Сорванец залился смехом, не забыв показать колдуну язык. Точь-в-точь его старший братец возле аустерии.
— Боюсь показаться назойливым, но… Вы не укажете мне дорогу на Ежовую Варежку?
Мэлис замялась, покосилась на мальчишку, будто спрашивала совета.
— Давайте завтра, а? Завтра, сударь?
Мальчишка клещом вцепился в ее руку.
— Лучше сейчас, любезная Мэлис. Гораздо лучше.
Туман крался за людьми по пятам, обдираясь о складки коры и острые сучки. Делал вид, что он — хищник на охоте. Страшный, опасный хищник. Судьбой контуженный или судьбу контузивший — это как получится. Короче, где войдете в ваш узел дескрипции, господа хорошие, там и выйдете. Солнце, гуляя на мосту через Ляпунь, добавляло в туман брусничного сиропа и хорошенько взбивало веничком. На ветках кустарника, каплями свежей крови, сверкали ягоды кислой дружины. Утонув в желто-багряной листве, они казались драгоценными камнями.
— Хороши от поноса, — мрачно сказала ведьма, убивая романтику наповал.
Мускулюс тоже решил не ударить в грязь лицом:
— Если нанизать по шестнадцать штук, отпугивают ламий. Дружинник, высушенный и растертый в порошок… — он подумал, — абсолютно бесполезен. Если в порошок. Это я так, к слову…
Рядом, с неприятно знакомым ехидством, корчил рожи малыш ведьмы. Впрочем, ребенок вел себя на удивление прилично, разве что волком зыркал по сторонам и сморкался в траву.
Туман редел. До Ежовой Варежки, по словам Мэлис, было рукой подать. Под ногами пружинила земля, усыпанная палыми ладошками деревьев: охра, сурик, жухлая зелень. До слякоти, когда ни пешком не пройти, ни верхом не проехать, еще долго. Хлюздень-месяц придет в свой черед, а пока — шагай-радуйся. В чахлом ельнике колдун задержался, дыша полной грудью. Ароматы здесь царили — собирай, братец, в горсть, закупоривай во флакон. Потом столичным модницам за большие деньги продашь.
— Чего стоим? — осведомилась ведьма. — Лес как лес, зря только время тратим…
Чувствовалось: грубость ведьмы нарочитая. Даже самой Мэлис было неприятно изъясняться таким тоном. Торопишься, рыжая? Или… Малыш вприпрыжку отбежал за матерую ель, спустил штанишки; вскоре зажурчало. Деликатно отвернувшись, малефик вздрогнул. Ноздри щекотнул едко-кислый запашок, к которому осень в Филькином бору и малая нужда чада не имели никакого отношения. Делая вид, будто скучает, колдун стал оглядываться.