Шмагия

Олди Генри Лайон

В итоге, пойдя Борнеусу навстречу и позволив эрзац-пузырю рассосаться до начала непосредственного общения, Мускулюсу удалось отделаться торжественной клятвой. Дескать, в самом скором времени, завершив неотложные политические дела в Ятрице, промедление в коих грозит королевству тяготами войны на три фронта, он явится в замок Борнеусов. Где проведет месяц и более, ведя ученые диспуты о судьбах государств и тайных методах ловитвы.

Куда денешься? — поклялся.

Важно шествуя вослед Гогу с Магогом, которые, пыхтя и отдуваясь, волокли мага-покойника в дом Мэлис, колдун чувствовал себя преотлично. Так, наверное, радуется приговоренный к казни, завершив чудесный завтрак, выпив вина и отдавшись в руки цирюльника, дабы предстать на эшафоте в лучшем виде. Лилльские барышни, пожалуй, уже к переплетным делам не годны. Мертвец никуда не делся. Все это лишь отсрочка. Давайте изопьем кубок счастья, пока цикута, растворенная в вине, не успела напомнить о крахе надежд.

Давайте напишем балладу. Или плюнем на чью-нибудь могилу. Колдуну чудилось, что в спину ему глядит девочка с лакированным лицом, дитя-одуванчик. Глядит и хихикает.

* * *

В горнице родного дома, где, как говорится, и крыша набекрень, ведьма сразу забилась в угол. Под полку с книгами, будто отсутствующий образ Кассиана Пособника должен был уберечь ее от бед, а «Конвергентный динамикум» Шеффена — вернуть удачу. Сидя на неудобном, низком табурете, женщина сгорбилась, обхватив колени руками, утопила лицо в рыжей волне распущенных волос. Не вынырнешь вовремя — захлебнешься.

Сейчас Мэлис напоминала сильно постаревшую юницу-островитянку с «Потери невинности» кисти Поля Гогенцоллерна.

Выжатый досуха, Мускулюс упал на лавку, оперся локтями о стол. Открыл шлюзы, пуская внешнюю ману. Теменная «губка» впитывала силу лучше, чем всегда, без «сухарей» и ледяных торосов. Между лопатками не возникало острое колотье — такое бывает у обычных людей под ложечкой, когда, измучась жаждой, залпом опрокинешь кружку родниковой воды. Впору радоваться. Или заняться «Великой Безделицей», накапливая ману про запас. Жаль, кураж удрал, и отчаянность сгинула — оставили колдуна развеселые друзья-подружки. Одно глухое похмелье бродило вокруг, стуча клюкой. Приставляло ладонь к уху, интересовалось: «Ась? Слышь, лиходелок?! Чем спасаться-то будем?»

Лиходелок вдохнул аромат сушеных трав, царивший в горнице.

Чихнул.

Очень хотелось спать. До смерти. В такие минуты огреют дубиной по башке — спасибо скажешь благодетелям. Последние силы, заветный их остаточек был потрачен на баронских слуг. Сперва понадобилось обратить дом в часть двора — иначе у Гога с Магогом могли остаться странные воспоминания, как они зачем-то волокли тушу хрыча в аккуратненькую светелку, а затем в соседнюю каморку, укладывая грязного, окровавленного свинаря на кровать. Затем слуги от чистого сердца предложили свое участие в разделке туши. Подвесить, значит, за задние копыта, перерезать глотку, спустить кровь на будущие колбасы… Еле избавились от тружеников. На помощь явились древние могучие чары: монета с профилем покойного Эдварда I, способная творить чудеса похлеще всех Просперо Кольраунов и Серафимов Нексусов, вместе взятых.

— Ну-с, милочка? Займемся нашей судьбой?

В рыжей волне возникла прореха. Меж прядей исподтишка сверкнул зеленый глаз Мэлис. Ведьма боялась смотреть на дважды собрата — не только по Высокой Науке, но и по несчастью. Боялась и смотрела.

Ужас в ее взгляде никак не радовал малефика.

— Надеюсь, ваша добропорядочность в данной ситуации способна отойти на второй план? — Разговор складывался казенный, витиеватый и сухой, будто крендель недельной давности. Но у Андреа не хватило бы здоровья еще и на сердечность. Ведьма все поймет правильно, она умница. — Докладывать ланд-майору Намюру, пожалуй, не станем?

Мэлис энергично закивала.

Червонное золото кудрей сверкнуло проседью, укрыв зелень испуга. В страхе ведьмы крылась малоприятная и, главное, малопонятная нотка. Словно Мэлис Лимисдэйл боялась своего спасителя-избавителя едва ли не больше, чем последствий жутенькой истории с магом-покойником. Баба есть баба, в таракане страх углядит. Ей-то чего бояться? Она тут пострадавшая сторона, с какого конца ни подойди! А самому Мускулюсу, будь он чище лебедя, следствие ни к чему. Прав, виноват, а переплеты накрылись, учитель взгреет по полной, и если еще злые языки набросят тень на доброе имя Кольрауна…

Потом отмываться дорого станет.

Будучи, в сущности, добропорядочным колдуном, вредителем с малым стажем и малефиком на законных, можно сказать, государственных основаниях, Андреа не признался бы и самому себе, что его опыт в темных затеях ограничивается сплетнями и слухами.

Умножать сей опыт он не желал.

Но приходилось вести партию первой скрипки до конца. Даже на одной струне, со сломанным смычком. Обретя талант к малефициуму, он седалищем, которое временами чувствительней любого «вороньего баньши», чуял: любой разбор по этому делу обернется крупной головомойкой. Характер неприятностей Андреа уловить не мог и плевать на этот характер желал. Смутных предчувствий хватало с избытком. Опять же подло сваливать завершение дурацкой истории на бедную женщину. Ведьма и так пострадала от козней неизвестного волшебника, мир его праху. Кстати, о прахе…

— Первым делом, я полагаю, нам следует избавиться от трупа. Нет тела, нет дела, как говаривал обер-прокуратор Департамента Высшей Справедливости, захаживая на кубок мальвазии к моему наставнику… Предлагаю сжечь тело на заднем дворе. Без промедления. Что скажете?

— Нет! Ни в коем случае!!!

Малефик ощутил себя палачом, глумящимся над беззащитной жертвой, котом, играющим с мышью. Он был велик, грозен и страшен, собираясь железной пятой, с минуты на минуту, насладясь чужими страданиями… Мигом позже он выяснил, что машинально, потрясен криком ведьмы, без разрешения проник во внешний слой ее мыслей и чувств. Поступок гнусный, оправдываемый лишь возбуждением момента. Так вот каким она видит колдуна — своего доброго друга и сочувствующего помощника! Бедняжка…

Впрочем, она права в другом.

— Вы умница, голубушка. Костер, вонючий дым… Такой тризне могут найтись свидетели: хоть на земле, хоть в Вышних Эмпиреях. Да и дров понадобится изрядно, а ходить за ними в лес — морока долгая. Не сарай же ваш разбирать! Жечь, значит, повременим. Просто кинем в реку, благо Ляпунь под боком. Как-нибудь вдвоем дотянем — покойник худой, тощий… Я его и один снесу. Концы в воду!

— Нет! Нельзя!…

Проколы этой идеи оказались не столь очевидны, как с костром. Мускулюсу пришлось пораскинуть умишком, прежде чем он сообразил: ведьма и здесь целиком права. Ляпунь — речка мелкая, тутошний Водяной дед, небось, старикан безобидный, кувшинкой ушибленный. Не то, что его более могучие родичи из Виверского Стервеца или Фольки-Матушки, у которых целые гаремы из русалок с евнухами-утопленниками… Держать в ляпунских топляках мага высшей квалификации, ежегодно рискуя, что покойнику с весенним половодьем наскучит покой омутов? Увы, Водяной дед, скорее всего, мигом выкинет труп из-за острова на стрежень или прибьет к берегу, озаботясь, чтобы подарочек обнаружили. Дальше начнутся разговоры, следствие, зубастый Эрнест Намюр вцепится в дело мертвой хваткой…

А вдруг мертвец встанет марой раньше, чем его отыщут?

Призрак такой силы бродить в камышах не станет, ему серьезное дело подавай!

Колдун со вздохом оставил лавку. Прошелся по горнице, дыша полной грудью. Иначе сон одолевал. Подсобрать маны и растворить покойника в кислых эманациях? За день-два ветер развеет осадок… Дело хорошее, только маны на этого гада копить придется неделю, не меньше. А за неделю он протухнет. Обратить труп в часть плетня? В камень у межи огородов? Будь это тело обычного человека — запросто. Простые покойнички, когда душа покидает былое жилище, легко поддаются метаморфозу. А здесь остаточная мана личности прет буром… Даже страшно представить, что получится из плетня или камня на меже, если остаток войдет в резонанс с ведьмовством Мэлис. Не выбирать же ей теперь: или дом, или работа! Скормить покойника волкам? Это значит, со всего Филькина бора собирать сюда серых разбойников…